Майор с недоумением рассматривал потолок небольшого помещения. Светло-серая краска, наложенная небрежными мазками широкой кисти, покрывала неровные куски листового металла; жгуты и переплетения каких-то кабелей; трубы вдоль стен, овальная дверца с металлическими рычагами запоров… Над входом и по центру странного помещения, за грубыми, ржавыми решетками, висели два круглых плафона, освещавшие пространство вокруг тусклым светом. «Если это не преисподняя, то каким же чудом я остался жив?» – удивлялся Макс и вдруг заметил подошедших почти вплотную людей в незнакомой форме.

Рослые, черноволосые мужчины с интересом разглядывали пилота, громко переговариваясь между собой на непонятном языке. Матросы перестали его растирать и чем-то накрыли. Три человека, по всей видимости – офицеры, стояли рядом и, ожесточенно жестикулируя, спорили. Один, показывая на него пальцем, постоянно кивал куда-то вбок. Второй – с ровной бородкой и чуть постарше, говорил спокойней, и уверенно указывал на ложе Скопцова. Третий – полноватый, часто моргая голубыми глазами, молчал, и что-то записывал в большой планшетный блокнот.

«Массажист» приподнял голову летчика и заставил выпить обжигающий «коктейль», как показалось – смесь спирта с отваром или настоем трав. Боль из конечностей понемногу уходила, зато вся кожа и мышцы начинали гореть от тщательно втертой, желеобразной массы. Офицеры, взглянув на спасенного в последний раз, удалились, а возле входа остался дежурить коренастый матрос в брезентовой робе. Видимо, это означало, что процесс реанимации успешно завершился.

«Сдается – я на военном корабле, – размышлял вертолетчик, прислушиваясь к ровному гулу дизелей, – похоже, шторм утих – посудина идет плавно, почти без качки. Наверное, я провалялся без сознания несколько суток, и погода успела наладиться, – он попытался приподняться на локтях, хорошенько огляделся; не обнаружив поблизости своего борттехника, снова упал на жесткое ложе: – Куда же подевался Палыч? Мне казалось, в шлюпке он был еще жив…»

Вскоре его начало знобить – поднялся сильный жар и сознание вновь, будто еще не сделав окончательного выбора между жизнью и смертью, то самую малость воспринимало действительность, то надолго покидало. Изредка появлялся один из «массажистов» и опять вливал в него очередную порцию снадобья.

Лишь очнувшись к вечеру, основательно пропотевший Скопцов почувствовал долгожданное облегчение. «Уж не на борту ли я грузинского корабля? – мучился он предположениями, провожая взглядом чужого матроса. – Грузинского языка не знаю, но что-то похожее, резкое… Да и внешность весьма подходящая».

Открылась овальная дверца и, оторвав его от размышлений, в крохотное помещение на кривеньких ножках ввалился вестовой, приносивший еду. Аккуратно поставив на маленький откидной столик тарелку и кружку, положив рядом алюминиевую кружку, молча исчез.

«Ни здрасти, ни пока, и ни кусочка хлеба. Хоть бы намекнули ироды – кто вы и какое сегодня число».

Местный камбуз деликатесами не баловал. Майор с устойчивым отвращением съел какие-то овощи под острым соусом и запил сие угощение несладким черным чаем.

Покончив с трапезой, с трудом привстал, уселся на жесткой лежанке. Голова закружилась, появилась сильная одышка. Посидев пару минут без движения, Скопцов пришел в себя и решил выглянуть из небольшой каюты. Однако слабость моментально напомнила о себе – сделав шаг, едва не упал – пришлось опереться рукой о стену и повременить с путешествием до овальной дверцы. Спокойно сидевший у стены на корточках часовой, вдруг вскочил и, выхватив из, висевших на ремне ножен штык-нож, стал выкрикивать непонятные команды.

– Ты поаккуратнее, могиканин, с ножами-то, – проворчал Максим, усаживаясь обратно на лежак.

Охранник выглянул за дверь, кого-то позвал. В это момент летчик успел рассмотреть, открывшийся перед взором узенький, длинный коридор, сплошь забитый кабелями, экоектрошкафами, висевшими на стенах электрощитками и перегороженный овальными переборками. Прямо у дверцы по правому борту белела короткая надпись, выведенная незнакомыми закругленными буквами, а под ней проступал старый, закрашенный текст на русском языке. Его Скопцов прочесть не успел, но само наличие подобных надписей подтвердило предположение: судно когда-то ходило под флагом единой страны, а после распада империи осталось в собственности отделившегося государства. На молдаван или украинцев моряки совершенно не походили.

Оставалась Грузия…

А спустя короткое время лицо майора помрачнело от неожиданной пришедшей мысли: вероятно, именно этот грузинский сторожевик шел наперерез российскому танкеру и именно его экипаж обстрелял из пулеметов вертолет. А вторая догадка и вовсе заставила побледнеть. Если его доставят на территорию Грузии, то либо убьют, либо запрячут так, что он уже никогда не сможет вернуться на родину – громкий скандал по поводу сбитого в нейтральных водах российского вертолета, грузинским властям не нужен. А он – майор Скопцов, по сути, является единственным свидетелем данного преступления.

Череда невеселых открытий заметно поубавила оптимизма и радости оттого, что остался жив. С корабля любой другой страны его могли незамедлительно передать первому же встречному российскому судну, не исключая и гражданское. В данном же случае, до возвращения старой посудины на базу спасенный авиатор на неопределенное время становился «добровольным» участником «круиза» или же попросту военнопленным. А дальше…

Что ожидало дальше, летчик не мог даже представить.

Прибежавший на крик часового офицер, импульсивной жестикуляцией объяснил: выходить за пределы отведенного пленнику помещения строжайше запрещено.

– Бах-бах! – выкрикнул он, злорадно улыбаясь и показывая то на свою здоровенную кобуру с итальянской «береттой», то на грудь пилота, то в направлении коридора…

– Доходчиво, – буркнул в ответ Макс и улегся на место.

Позже интерес моряков к «постояльцу» ослаб, и его почти не беспокоили. Изредка приходил какой-то полненький, круглолицый офицер – видимо, один из старших в команде и негромко разговаривал с часовым. Затем отрывисто и на ломаном русском задавал Скопцову вопросы о месте нахождения его аэродрома, о фамилии, звании, должности и… не дождавшись ответа, снова исчезал.

На следующий день майор окончательно оклемался. Не было ни озноба, ни температуры – недуг отступил; судьба окончательно смилостивилась, и серьезных осложнений от переохлаждения не последовало.

А еще через некоторое время надсадно работавшие дизели вдруг изменили тон, сбавили обороты; качка почти прекратилась. Вскоре за вертолетчиком пришли и, швырнув его помятую, но высушенную летную форму, жестами приказали одеваться. Облачившись в комбинезон, ботинки и куртку, он вышел в коридор и в окружении троих вооруженных автоматами провожатых поплелся по узким коридорам сторожевика. Помогая подняться по вертикальному трапу, охранники вытолкнули слегка прихрамывающего пассажира на палубу.

«Наконец-то наплавались… Берег!» – вглядываясь в цепочки огней, вздохнул он солоноватую свежесть холодного ночного воздуха.