Засунув руку в образовавшееся отверстие, он вынул сплетенную с удивительным мастерством длинную веревку, на конце которой имелся железный крюк, встал и снова протиснулся в щель между стенами.

Несколько минут он прислушивался. Ничего. Подняв руку, ощупал грубую поверхность главной стены и воткнул крюк в малюсенькую расщелину, продолбленную им несколько месяцев назад, сразу после того, как он сделал веревку. Кейл сплел ее не из джута и не из сизаля, а из волос послушников и Искупителей, собранных за многие годы, когда он служил чистильщиком в банях, — мерзкое занятие, спору нет (сколько раз его рвало!), но силы придавало то, что это дарило шанс выжить. Он натянул веревку, дабы убедиться, что она зацепилась крепко, потом подтянулся, закрепился между стенками щели, упершись спиной в одну, ногами в другую, освободил крюк, уцепил его за следующую расщелину и поднялся выше. Больше часа понадобилось ему на то, чтобы, продвигаясь не более чем на два фута, а то и меньше за раз, добраться до верха внешней стены Святилища.

Оказавшись на гребне стены, он издал стон облегчения и в изнеможении лежал минут пять, свесив руки. Если бы не пронизывавшая их чудовищная боль, можно было бы подумать, что они атрофировались окончательно. Но дальше медлить было нельзя. Пошарив внизу рукой, Кейл нащупал веревку, втянул ее наверх, воткнул крюк в самую большую расщелину, какую удалось найти на внешней поверхности стены, пропустил веревку под мышкой и сбросил ее конец вниз.

Кейл надеялся услышать звук, когда веревка коснется земли, но ничего толком не расслышал. Он подергал веревку — бесполезно. С внутренней стороны она доходила до середины стены, но, насколько он знал, внешняя сторона могла находиться на краю обрыва.

Он немного подождал, вглядываясь в бездонную тьму, потом правой рукой нащупал веревку и туго натянул ее, чтобы закрепить крюк в расщелине. Держась одной рукой за край стены, а другой натягивая веревку, Кейл еще раз осознал, в какой опасности находится. «Все равно, лучше сорваться вниз, чем быть повешенным и поджаренным», — с этой утешительной мыслью он оттолкнулся от стены и повис на натянувшейся веревке.

Обхватив ее скрещенными ногами и перебирая руками, Кейл понемногу спускался все ниже и ниже. Это было самой легкой частью, поскольку собственный вес делал всю работу за него и он мог бы торжествовать, если бы не тот факт, что веревка не была испытана и могла оборваться или расплестись от трения о грубую стену, и если бы не мысль о том, что она может оказаться недостаточно длинной и Кейл зависнет на ней в сотне футов от земли. Падая же на скалы даже с высоты десяти футов, ничего не стоит сломать ногу. Но какой смысл был теперь волноваться? Слишком поздно…

Через каждые несколько минут Кляйст и Смутный Генри зажигали свечу, украденную Кейлом у Лорда Дисциплины, и смотрели на девочку. Они договорились, что лучше приглядывать за ней время от времени. В конце концов, у них было аж девять свечей, так что они могли позволить себе не экономить. Такую заторможенность, как у этой девочки, которая сидела безмолвно и неподвижно, уставившись в одну точку невидящим взглядом, они уже наблюдали — у мальчиков, получивших больше сотни ударов. Если те пребывали в таком состоянии несколько дней кряду, их уводили, и они никогда больше не возвращались. Те же, кому удавалось справиться с собой, зачастую кричали во сне еще много недель, а то и месяцев — Морто вопил вообще несколько лет. Потом они тоже исчезали.

Вот почему, убеждали себя мальчики, за девчонкой надо присматривать. Если она начнет кричать, кто-нибудь может услышать.

Каждый раз, когда они зажигали свечу, Смутный Генри говорил ей:

— Все будет хорошо.

Она не отвечала, лишь время от времени вздрагивала. Когда они зажгли свечу в третий раз, Генри вспомнил кое-что из далекого прошлого — в памяти всплыло утешающее слово, которое он когда-то слышал, но давным-давно забыл:

— Ну-ну, ну-ну, — повторял он. — Ну-ну, ну-ну.

Но была и другая причина, — кроме необходимости проверять состояние соседки, — по которой мальчики то и дело зажигали свечу: они просто не могли удержаться — так хотелось им смотреть на девочку. Оба они попали в Святилище семилетними мальчишками из жизни, которая казалась теперь далекой, как Луна. Родители Смутного Генри умерли вскоре после его рождения. Кляйста родители продали Искупителям за пять долларов, а до того и сами были с ним не менее жестоки. Ни одной девочки, ни одной женщины они не видели с тех самых пор, как вошли в ворота Святилища, и единственное, что рассказывали им о женщинах и девочках Искупители, так это то, что они — игрушки в руках дьявола. Если же вам случится увидеть одну из них по выходе из Святилища, направляясь на границу или к Восточным Разломам, предупреждали они, следует немедленно опустить глаза. «Тело женщины само по себе — грех, взывающий к небесам о возмездии!»

Существовала лишь одна женщина, к которой следовало относиться без отвращения и опаски: мать Повешенного Искупителя единственная среди всех оставалась чиста и непорочна. Она была источником сострадания, вечного вспоможения и утешения — хотя, что означали эти добродетели, мальчики понятия не имели, ни с одной из них им никогда не доводилось сталкиваться. Что значит «женщины — игрушки в руках дьявола», Искупители тоже объясняли туманно.

Именно вследствие всего этого Кляйст и Смутный Генри наблюдали за девочкой с огромным любопытством, смешанным со страхом и некоторым благоговением. Существо, которое может повергнуть Искупителей в такое экстатическое состояние отвращения и ненависти, Должно обладать огромной властью, а следовательно, как не могли они не догадываться, его следует бояться.

В настоящий момент, дрожащая и охваченная ужасом, в неверном свете свечного фитиля, девочка не казалась сколько-нибудь страшной, но непреодолимо притягивала их. Такие удивительные формы! На ней было цельнокроеное льняное платье отличного качества — мальчики такого в жизни не видывали, — подпоясанное шнурком.

Кляйст жестом отозвал Генри в сторону и, склонившись к его уху, прошептал:

— А что это за горбы у нее на груди?

Смутный Генри, стараясь продемонстрировать всю почтительность, на какую был способен, притом что понятия не имел, как вести себя с женщинами, поднес свечу к груди девочки и внимательно осмотрел ее.

— Не знаю, — прошептал он наконец.

— Наверное, она толстая, — все так же шепотом предположил Кляйст, — как этот мешок с дерьмом, который заведует провиантом. — Толстых мальчиков в Святилище, разумеется, не было ни одного среди всех десяти тысяч.

Смутный Генри поразмыслил немного.

— Лорд Провианта дряблый и круглый, а она вроде крепкая.

— А ты пощупай, — сказал Клейст.

Смутный Генри еще немного поразмыслил.

— Нет, думаю, надо оставить ее в покое. Наверное, он избил ее, — добавил он.

— Не похоже, чтобы она могла выдержать порку, во всяком случае такую, какие устраивает Пикарбо.