– Я не приглашал тебя в это путешествие, Тал. Только мы вчетвером. У меня и в мыслях не было, что ты подумаешь…

Такое чувство, что меня ударили в живот, со всей силы.

– Ты сказал «мы». Я думала, это и ко мне относится. – Больше ничего мне в голову не пришло.

– Ты все понимаешь. – Это было утверждение, а не вопрос.

Наверное, я дура, потому что не понимаю.

Я снова чувствую себя брошенной десятилетней девочкой, которая сидит на пыльной веранде, оставленная матерью, и не может понять, почему о ней так легко забывают.

Близнецы подходят к нам с разных сторон, радостные и взволнованные, предвкушающие путешествие. Их растрепанные каштановые волосы слишком длинные и вьются на кончиках; синие глаза блестят, а на лица вернулись улыбки.

– Ты едешь с нами на Кауаи, Талли? – спрашивает Лукас.

– Мы будем плавать на доске, – говорит Уильям, и я представляю, как активно он будет вести себя в воде.

– Мне нужно на работу, – бормочу я, хотя все знают, что я оставила свое шоу.

– Да, – говорит Мара. – Было бы весело, если бы ты поехала, и поэтому ты, естественно, не едешь.

Я вырываюсь из объятий мальчиков и иду к Маре, которая стоит в сторонке и что-то делает с телефоном.

– Не стоит быть такой строгой с отцом. Ты слишком молода и не знаешь, что такое настоящая любовь, а они ее нашли. Теперь Кейт умерла.

– Ага, и песок нам поможет?

– Мара…

– Можно, я останусь с тобой?

Мне так этого хочется, что начинает подташнивать, и, хотя мой эгоизм ни для кого не секрет – Кейт часто обвиняла меня в нем, – я чувствую опасность. Дело не во мне. Джонни не хочет, и я это вижу.

– Нет, Мара. В другой раз. Ты должна быть с семьей.

– Я думала, ты тоже семья.

Веселье – вот и все, на что я способна. Я молчу.

– Без разницы.

Я смотрю, как они уходят, и чувствую болезненное, обжигающее одиночество. Никто из них не оглядывается.

Марджи подходит ко мне и протягивает руку. Ее мягкая старческая рука прижимается к моей щеке. Я чувствую запах ее любимого цитрусового лосьона для рук, а также легчайший аромат ментоловых сигарет.

– Им это необходимо, – тихо говорит Марджи. Я слышу ее хриплый голос и понимаю, до какой степени она измучена. – Как ты?

Ее дочь умерла, и она волнуется за меня. Я закрываю глаза, молясь, чтобы у меня хватило сил.

Потом я слышу, что она плачет; этот звук – тихий, как шелест листьев, – тонет в шуме аэропорта. Она так долго держалась – ради дочери и всех остальных. Я знаю, что словами тут не поможешь, и поэтому молчу. Просто обнимаю ее и крепко прижимаю к себе. Наконец она вытирает слезы и отстраняется.

– Может, поедешь с нами?

Мне не хочется быть одной, но я просто не в состоянии войти в дом на улице Светлячков. Пока.

– Не могу, – говорю я и вижу, что она понимает.

И каждый идет своей дорогой.

Я хожу по комнатам своей квартиры на последнем этаже высотки. Это место так и не стало мне домом. Здесь никогда никто не жил, кроме меня, и на самом деле квартира больше напоминала гостиничный номер. Почти нет памятных вещей или безделушек. Весь интерьер подбирала мой дизайнер, и ей, по всей видимости, нравилась слоновая кость. Сплошные оттенки белого – мраморные полы, белоснежная мебель, каменные и стеклянные столики.

По-своему тут очень красиво и похоже на дом женщины, у которой есть все. Но мне сорок шесть, и я одинока.

Работа.

Я всегда выбирала карьеру. Сколько я себя помню, у меня были грандиозные планы. Мы строили их в доме на улице Светлячков вместе с Кейт, когда нам было по четырнадцать лет. Я помню все, словно это было вчера – на протяжении многих лет я десятки раз рассказывала эту историю в разных интервью. О том, как мы с Кейт сидели у нее дома, а Марджи с Бадом смотрели телевизор, и вдруг Марджи повернулась и сказала: «Джин Энерсон меняет мир. Она одна из первых женщин, которым доверили вечерние новости».

И я заявила, что буду журналистом.

Эти слова были для меня естественны, как дыхание. Я хотела стать женщиной, которой будет восхищаться весь мир. И для этого я отвергла все мечты, кроме одной. Мне был необходим успех, как рыбе необходима вода. Кем я буду, если не добьюсь славы? Просто девчонкой без семьи, которую легко бросить и забыть.

Именно это у меня и было в жизни – слава, деньги и успех.

Я знаю, что делать. Пора возвращаться к работе.

Именно так я преодолею это горе. Буду вести себя так же, как всегда. Притворяться сильной. Позволю восхищению незнакомых людей стать мне утешением.

Я иду в гардеробную, чтобы сменить яркое платье на черные брюки и блузку. И понимаю, что поправилась. Брюки стали такими тесными, что мне не удается застегнуть молнию.

Я хмурюсь. Как это я не заметила, что за последние несколько месяцев прибавила в весе? Я хватаю вязаную юбку и надеваю ее, с огорчением отмечая, что живот выпирает, а бедра раздались вширь.

Потрясающе! Еще один повод для беспокойства: прибавка в весе. Я хватаю сумку и направляюсь к выходу, не обращая внимания на груду почты, которую управляющий нашего дома вывалил на мой кухонный стол.

До моей студии всего несколько кварталов, и обычно меня подвозит водитель, но сегодня – в честь увеличения своей задницы – я решила прогуляться пешком. Стоит чудесный осенний день, один из тех шедевров солнечного света, которые ставят Сиэтл в ряд самых красивых городов страны. Туристы уже разъехались по домам, и тротуары стали свободными – по ним снуют местные жители, стараясь не встречаться друг с другом глазами.

Я подхожу к большому, похожему на склад зданию, где находится моя компания, поставщик телевизионных программ – «Файерфлай инкорпорейтед». Место было до безобразия дорогим, как на площади Пайонир, потому что располагалось всего в одном квартале от синих вод бухты Эллиот, но цена меня никогда не волновала. Шоу, которое я продюсирую, приносит миллионы.

Я отпираю дверь и вхожу. В коридорах темно и пусто – напоминание о том, что я все бросила и ушла не оглядываясь. Тени собираются в углах и прячутся в проходах. Я иду в студию и чувствую, как учащенно бьется сердце. На лбу выступает пот, это меня раздражает. Ладони становятся влажными.

И вот я здесь, стою у красного занавеса, отделяющего сцену от моего мира. Я отдергиваю занавес.

В последний раз я вышла на эту сцену и рассказала аудитории о Кейти, о том, что у нее обнаружили инфильтративный рак молочной железы, описала тревожные признаки и ушла. Теперь я буду говорить о том, что произошло, о том, что чувствуешь, когда сидишь у постели лучшей подруги, держишь ее за руку и убеждаешь, что все будет хорошо, хорошо зная, что это ложь. Или когда забираешь ее таблетки и выливаешь остатки воды из кувшина рядом с пустой кроватью.