Среди тех, кому пришлось переступить порог синагоги на Старой Божнице, был гангстер Макс Редлих, который никоим иным образом никогда не попал бы в древний храм и не был бы приглашен в него. Солдат айнзатцгруппы вскрыл ковчег и вытащил из него пергаментный свиток Торы.

Странное сообщество, собранное под сводами синагоги, должно было пройти мимо брошенного на пол свитка и плюнуть на него. Увильнуть было невозможно – плевок был четко виден на пергаменте.

Среди согнанных в синагогу, никогда раньше не стоявших бок о бок людей, ортодоксальные евреи были куда более рациональны, чем все прочие – агностики, либералы – те, кто считал себя европейцем. Людям из айнзатцгруппы казалось, что современный еврей пойдет на их требования и даже решится посмотреть им в глаза, как бы говоря: «Да бросьте, мы слишком умны, чтобы обращать внимание на эти глупости». Но так поступят не все. Во время подготовки эсэсовцам говорили, что либеральный фасад всего лишь тонкая оболочка на еврейской сущности. И когда согнанные в синагогу обладатели коротких причесок и современных одеяний вернутся к вере отцов, отказавшись совершить святотатство, это и будет доказано.

Но все они оплевали свиток – кроме Макса Редлиха.

Человек, внешний вид которого позволял предполагать, что он без колебаний плюнет на свиток, ибо для него он, с интеллектуальной точки зрения, представлял собой бессмысленный пережиток древних верований, – в этом человеке вскипела кровь и сказала ему, что перед ним лежит священная реликвия его народа.

Когда же наконец евреи откажутся от таких смешных предрассудков, как голос крови? Неужели они не могут мыслить столь же четко, как Кант?

Вот в чем был смысл испытания.

Редлих не выдержал его. Он произнес маленькую речь:

– На моей совести много грехов. Но этого я сделать не могу.

Его пристрелили первым, после чего расстреляли всех остальных и предали это место огню, оставив от одной из старейших в Польше синагог лишь обгорелый скелет.

Виктория Клоновска, польская секретарша, была украшением приемной Оскара, и он немедленно закрутил с ней продолжительный роман. Ингрид, его немецкая любовница, знала о существовании Виктории, как Эмили Шиндлер знала о существовании Ингрид. Ведь Оскар никогда не занимался любовью исподтишка, втихомолку. Он был по-детски откровенен в интимных отношениях. Не то чтобы он хвастался – просто никогда не испытывал необходимости врать, прокрадываться в гостиницу по задней лестнице и в темноте тихонько стучать в дверь девушки. С тех пор как Оскар перестал по-крупному врать своим женщинам, выбор его сузился; ему было трудновато пускать в ход традиционные приемы обольщения.

Виктория Клоновска, с высокой светлой прической над хорошеньким живым лисьим личиком, производила впечатление одной из тех легкомысленных девушек, которые воспринимают царящую вокруг них историческую неопределенность лишь как временное затруднение, после устранения которого они наконец займутся таким серьезным делом, как организация личной жизни. Хотя эта осень требовала скромной одежды, Клоновска с нескрываемым кокетством носила свои жакетики, плиссированные блузки и облегающие юбки. При этом она обладала ясной головой, была преданной и толковой сотрудницей. И конечно, националисткой – в категоричном польском стиле. Впрочем, когда пришло время, это не помешало ей провести переговоры с немецкими сановниками, дабы ее судетского любовника выпустили из учреждения СС…

Но в данный момент Оскар предложил ей не столь рискованную работу.

Он намекнул, что хочет найти хороший бар или кабаре в Кракове, где мог бы встречаться с друзьями. Не завязывать контакты, не угощать начальство из инспектората. А встречаться с настоящими друзьями. Какое-нибудь веселое местечко, куда не заглядывают официальные лица средних лет.

Знает ли Клоновска такое местечко?

Ей удалось найти великолепный джазовый погребок на узкой улочке к северу от Рынка, городской площади. Испокон веков оно было популярно у молодых преподавателей и студентов университета, но сама Виктория там не бывала. Солидные господа, которые порой намекали, что были бы не прочь провести с ней свободное время, не стремились окунуться в студенческий гомон. При желании там же можно было арендовать отдельную нишу под занавесом, где компании прекрасно проводили время, развлекаясь под звуки дикарской музыки. Оценив находчивость Клоновской, разыскавшей это заведение, Оскар окрестил ее «Колумбом». С партийной точки зрения джаз не только был вырождающимся декадентским искусством, но и выражал африканское животное начало недочеловеков. Излюбленным ритмом СС и официальных лиц партии был «ум-па-па» венских вальсов, и они старательно избегали джаз-клубов.

Под Рождество 1939 года Оскар устроил вечеринку в клубе для некоторых своих приятелей. Обладая инстинктивным умением устанавливать любые контакты, он не испытывал никаких затруднений, когда приходилось пить и с теми, кто не вызывал у него симпатий. Но в этот вечер вокруг собрались люди, к которым он испытывал дружеские чувства. Если честно, они, конечно, тоже были полезны ему, хотя еще и слишком молоды и недостаточно влиятельны как члены различных оккупационных учреждений. Все они в той или иной мере чувствовали себя в Польше вдвойне изгоями – и не только потому, что находились вдалеке от дома. И в родных пределах, и за границей все они, в той или иной мере, чувствовали неприязнь к режиму.

Здесь был, например, молодой немецкий землемер из управления внутренних дел генерал-губернаторства. Он определял границы эмалировочной фабрики Оскара в Заблоче. На задах ДЭФ находилось свободное пространство, отданное под два других производства – фабрику упаковочных материалов и завод радиаторов. Оскар с удовольствием обнаружил, что, по данным топографа, большинство этой площади теперь принадлежит его фабрике. В голове у него тут же стали возникать картины экономической экспансии. Землемер, конечно, был приглашен и потому, что был порядочным парнем, с ним можно было общаться, да и, что уж там скрывать, он мог еще пригодиться – для получения в будущем разрешений на строительство.

Здесь же находился и полицейский Герман Тоффель, и работник СД Ридер, и молодой офицер – тоже топограф – по фамилии Штейнхаузер из Инспекции по делам вооруженных сил. Оскар встретил этого человека и завязал с ним дружбу, когда получал разрешения на начало своей деятельности.

Он с удовольствием выпивал в этой компании. Он всегда был убежден, что лучший способ разделаться с гордиевым узлом бюрократии, не прибегая ко взяткам, – это хорошенько надраться в дружеском кругу.

И наконец, тут были два человека из абвера. Первый – Эберхард Гебауэр, тот лейтенант, который год назад завербовал Оскара в ряды абвера. Второй – лейтенант Мартин Плате из штаб-квартиры Канариса в Бреслау. Именно стараниями доброго приятеля Гебауэра герр Оскар Шиндлер впервые понял, какие возможности предоставляет город, подобный Кракову.

Присутствие Гебауэра и Плате привносило и дополнительную окраску. Оскар по-прежнему числился как агент в списках абвера и за годы, проведенные в Кракове, не раз доставлял удовольствие штабу Канариса в Бреслау, присылая исчерпывающие отчеты о поведении их соперников из СС. Кроме удовольствия провести время в теплой компании с хорошей выпивкой, Гебауэр и Плате ценили его вклад в дело разведки, который позволил им узнать о слегка оппозиционных взглядах таких жандармов, как Тоффель и Ридер из СД.