В старенький «Запорожец» укладывались тазики с творогом, бруски желтого масла, завернутые в льняную белоснежную тряпицу, яйца в корзине и битая птица в деревянном ящике, обложенном свежей крапивой. На полу устанавливались трехлитровые банки молока, перетянутые на «животе» черной широкой резинкой от старых шин – чтоб не треснули и не разбились, – и банки со сметаной, обернутые старыми газетами.

Лиза садилась на переднее сиденье, крепко ухватив корзину с яйцами.

Возвращались к вечеру – усталые и довольные. После ужина садились «считать барыши», как говорила Лиза.

Считала Лиза, а Арво сидел напротив и внимательно следил за ее руками.

Таня всегда выходила – чужие доходы ее не интересовали.

Слышала мельком – пересчитав деньги, Лиза коротко бросала «хорошо». Или «плохо». В зависимости от удачи.

Как-то раз, когда Арво опять уехал к родне, а Лиза вязала, сидя у камина, – за окном был сильный дождь с грозой. Тут-то тетушку и потянуло на разговоры.

Лиза рассказывала, что с родней покойного мужа она почти не знается – не смогли ей простить, что она увела Лейдо от эстонской невесты. Лиза усмехнулась:

– А я и не знала! Ну, не хотели они русскую – я понимаю. Не хотели городскую – тоже понятно. Думали, что не справлюсь. Свекровь так презрительно хмыкнула, увидев меня, – мол, ты кого, сынок, привез? Доходягу такую! А я и вправду была доходягой – тощая, мелкая, червяк, а не баба, – засмеялась она. – А хозяйство большое, правда. – Лиза вздохнула. – Русскую не хотели – своя всегда ближе, ведь так? К тому же русские их раскулачили – все отобрали: скотину, дом. Дом потом сожгли. Деда с бабкой угнали в Сибирь – за что им любить советскую власть?

Таня кивнула. Коротко она знала историю Лизы – бабушкина сестра, гостившая у тетушки в Ленинграде, познакомилась с эстонским парнем, и завязался роман – писали друг другу письма и мечтали о встрече. Года через полтора, когда письма стали редкими и Лиза уже почти позабыла о белобрысом эстонце и даже почти закрутила новый роман (с москвичом-студентом, чему все были несказанно рады – ну, наконец!), в столице и появился старый знакомец. Они встретились – на свидание Лиза пошла с неохотой, но и отказаться было неловко. Погуляли по городу, сходили в кино, съездили на ВДНХ – и понеслось. Лиза поняла, что именно он, этот молчаливый и спокойный парень по имени Лейдо, и есть ее судьба.

В семье, как говорила бабушка Оля, был жуткий переполох: эстонец, к тому же деревенский. Совсем, уж простите, чужой. А Лиза ведь подавала надежды! Рисовала прекрасно – все прочили ей хорошее будущее. Комната на Самотеке – чем плохо? Отговаривали ее как могли: «Что ждет тебя там? Вдали от семьи и родных, в глухой деревне – ладно бы в городе!» Но отговорить не смогли – Лиза и Лейдо уехали. Свадьбу сыграли там же, в Эстонии. На свадьбу приехала только старшая сестра Ольга. Лиза всегда это помнила и всю жизнь была ей благодарна – только Ольга ее поддержала.

И началась трудовая сельская жизнь. Трудная жизнь, непростая. Бабушка Оля рассказывала, что новая Лизина родня оказалась хорошей, трудолюбивой. Но людьми они были сдержанными и довольно прохладными. А Лейдо Лизу очень любил, что говорить.

Деревенский быт был сложным – особенно для городской девчонки, не привыкшей к тяжелому и однообразному крестьянскому труду. Но Лиза прижилась. В Москву приезжала редко – дома крепко держали дела. Да и семья была недовольна – куда собралась, а тут за тебя кто?

Лиза приезжала ненадолго: повидается, прикупит гостинцы – и поскорее домой!

А спустя пару лет и вовсе ездить перестала – родился сын Арво, не до поездок и не до гостей. Пару раз к ней ездила сестра Ольга, но потом перестала – тоже жизнь закрутила. Да и расстраивалась она, глядя на младшую сестру, – тяжелой жизнью жили на хуторе. Вечный труд от зари до зари – ничего больше Лиза не видела. Правда, жизнь была сытой. С мужем жили неплохо, но Лейдо умер рано, совсем молодым, и Лиза осталась одна. В Москву не вернулась, хотя Ольга уговаривала ее. Отписалась коротко: «Теперь мой дом здесь».

Сестры писали друг другу нечасто и скупо – отчитывались о детях и семье, докладывали про новости и здоровье.

Таня помнила – бабушка Оля всегда этих коротеньких писем ждала. И продолжала Лизу жалеть.

Как-то обмолвилась о Лизином сыне – не все в порядке у него в голове. Таня тогда внимания на это не обратила – какая-то Лиза, какой-то сын – ни разу его не видела, что интересного?

И еще вспомнила, как бабушка сказала, что у Лизы куча денег – зачем они ей? Никуда ведь не ездят, нигде не бывают. Живут бирюками на хуторе, и все.

Сейчас, сидя у камина, Лиза вязала сыну свитер и находилась в прекрасном настроении – ей было охота поболтать.

Ненароком спросила:

– А этот, ну, папаша? – кивнула на Танин живот. – Совсем знаться не хочет?

– А он и не в курсе, – спокойно ответила Таня, – да и зачем?

Лиза кивнула:

– Ну, раз уж так…

В глазах ее Таня увидела абсолютную покорность и смиренность судьбе.

Вдруг Лиза подняла на Таню глаза, отложила вязанье и, помолчав пару минут, вдруг сказала:

– А ты… выходи за моего парня, Таня! За Арво! И оставайся тут, у нас. С ребеночком я тебе помогу – я ж двужильная! Воздух здесь, тишина. Хорошо ему будет, ребеночку! И вам хорошо – и ты при муже, и он при жене! Он у меня странный – ты видишь, – но неплохой. Не пьет, не дерется – просто чудной. И ребеночка твоего примет! И даже полюбит – я его знаю. А то мы здесь совсем бирюками стали. А ребеночек – это жизнь! Да и не чужой он нам – родня!

Таня так удивилась, что не сразу нашлась, что ответить. Выдавила из себя какую-то чушь, типа, спасибо за честь, но… я уж как-то… сама. Вы уж простите.

Лиза спокойно продолжила:

– А зря! – И повторила: – И ты была бы замужем, и он при жене! И ребеночку здорово! А что чужой – ерунда! Зато и у меня будет внучок! – Она улыбнулась и снова повторила: – Он странный, да, мой Арво. Понимаю. С девицами не встречался, компаний всегда сторонился. Молчун – это да. Но человек неплохой.

В ту ночь Таня поняла, что очень хочет домой.

Арво приехал на следующий день, и Таня упросила его отвезти ее в город. Лиза вопросов не задавала.

– Ну, раз так, значит, так, – только и сказала она, поджав губы. Обиделась. Тане же было абсолютно все равно – скорее бы домой, скорее! Скорее к маме, к Мише, в свою комнату! Скорее к бабушке Оле, к папе и даже к Лиле – туда, где семья. Ее семья.

Она обняла Лизу, и та всплакнула. Протянула Тане корзинку с маслом и яйцами – творог и сметана не доедут, а жаль!

По дороге в город молчали – Арво лишь изредка косился на Таню, но вопросов не задавал. Билет удалось поменять, и она осталась на вокзале ждать вечернего поезда.

Арво поставил у ее ног чемодан и коротко сказал:

– Ну, я поехал – дела.