Без Стрельцова «Торпедо» поднялось к наибольшим ансамблевым высотам. Мы договорились, что в футболе нет сослагательного наклонения — и в любом другом случае просто глупым бы показался ход рассуждений, основанный на предположениях, как бы выглядел суперклуб шестидесятого года, не прервись карьера Эдуарда… Но, заметьте, что даже неслыханный торпедовский взлет не излечил нас от тоски по Эдуарду. И, вероятно, в его присутствии Маслову пришлось бы конструировать для команды другую игру. А вот лучше, хуже бы получилось — остается гадать, поражаясь задним числом: какими же богатствами располагал отечественный футбол сорок лет назад!

Весь сюжет (как сказал бы Борис Батанов), однако, заключается в том, что по вине заводского руководства «Торпедо» отказалось от великого Маслова и, тем не менее, пережив труднейшие для себя времена, снова поднялось при тренерстве Марьенко, которого и после самых больших из достигнутых им побед никто с прежним наставником автозаводского клуба и не собирался сравнивать. Собрав команду для новой цели, не удовлетворившись вторым местом в чемпионате и поверив, при всей своей кажущейся приземленности, в чудо по имени Стрельцов, Виктор Семенович Марьенко заслуживает всяческого уважения. Тем более, что принявший киевское «Динамо» «Дед»-Маслов имел теперь у себя в распоряжении целую футбольную страну — Украину. И спорить за первенство предстояло с ним.

Потенциально киевляне и в шестьдесят пятом году были моложе и сильнее. Собственно, чемпионство в том сезоне уже светило — черновик (или эскиз?) трех подряд последующих побед во всесоюзных турнирах специалистами читался с пониманием и представлением о ближайших перспективах.

Конечно, хочется, абстрагировавшись от скучных материй (да и почему мы должны всегда сводить к ним столь метафизическую игру, как футбол?), сказать, что судьба ворожила Стрельцову — высшая справедливость требовала, чтобы вернулся он в футбол не менее эффектно, чем вошел в него.

Но все же было бы преувеличением сказать — да я уже обмолвился раньше об этом, — что именно стрельцовские заслуги обеспечили победу…

Он несомненно придал самим присутствием своим уверенности торпедовским игрокам — особенно тем, кто звезд с неба не хватал и знал, к тому же, Стрельцова понаслышке. Но и проблем он середнякам прибавил — они не могли уследить за его мыслью. А в общепринятом смысле Эдик, пока не набрал форму, тормозил игру. Лидерам же надо было делить с ним пирог власти в игре — от перепадов в стрельцовском характере, когда покладистый и не претендующий на особое лидерство в быту он превращается на поле в Гулливера, которого лилипуты боятся и связывают своей невозможностью вырасти, лидеры отвыкли. И воспитанные восторгом перед его гением или сами, как Валентин Иванов, ставшие частью стрельцовской легенды, не могли не относиться к нему с некоторой настороженностью: не выглядеть бы в сравнении с ним ну не лилипутами, разумеется, а все же заметно ниже… И, пожалуй, главной заслугой Марьенко тогда оказалось умение соединить Стрельцова с теми, кого выдвинул шестьдесят четвертый год, но — ни в коем случае — не противопоставить.

Иванов, как и ожидали, легко вошел в партнерство. Но травмы мучили его в этот — предпоследний в карьере — сезон. Он не все матчи сыграл. Олег Сергеев «крутил финты» у себя на левом фланге — к нему и близко никто из партнеров по атаке не подходил, чтобы не мешать, а Стрельцов смотрел на эти фокусы вполглаза, недоумевая, но и не вмешиваясь. Щербаков слабо проникался замыслами Эдика, но готов был — при его-то гоноре — подчинить себя авторитету Стрельцова. У Батанова первая половина сезона не складывалась. Потом он заиграл в дубле совершенно замечательно — и на матч против «Спартака» во втором круге Марьенко его выпустил. И он забил единственный гол. Спартаковцам казалось, что с офсайда…

Вечером мы сидели в ресторане ВТО. Вот сейчас не помню, был ли Борис Батанов. Странно было бы, если бы после такой игры он в любимое свое заведение не пришел. Но Юрий Севидов сидел за нашим с Ворониным столиком. Севидов вписывался в обстановку актерского ресторана никак не хуже Валерия. Он представлял уже следующее поколение футболистов, близких к миру искусств. Я его впервые и увидел в Доме Актера. Он пришел с моим однокашником, известным артистом МХАТа и кино Игорем Васильевым — тоже весьма эффектным молодым (тогда) человеком. Спартаковцы накануне вернулись из Киева чемпионами — завершился сезон шестьдесят второго года. Юра не скрывал радостной обалделости — повторял то и дело: «Золото, ребята, понимаете, золото…». И в этой откровенности ликования был очень трогателен, очень по-детски обаятелен, как сказала тогдашняя жена Васильева актриса «Современника» Наташа Рашевская… Сейчас в Севидове чувствовалась приятная заматерелость любимца публики. В игре с «Торпедо» он не забил пенальти. Но за столом выглядел благодушным, скрывая понятную раздосадованность. Воронин спросил: «Юра, что ты там на поле кричал? Я не расслышал…» — «Да это я судье сказал: за уши тащите «Торпедо». Посмеялись — и тени конфронтации между блестящим торпедовцем и блестящим спартаковцем не возникло. Довезли меня до Каменного моста на «тойоте» Севидова — и поехали вдвоем куда-то к черту на куличики. Правда, ночью Воронин приехал ко мне на Лаврушенский — сказал консьержке, что он молодой писатель из Ростова.

Я намеренно сгущаю краски, выбирая эпизоды, уводящие Валерия в герои светской — иногда на грани скандальной — хроники. Можно, если подходить с ханжеской предвзятостью, видеть в его поведении сплошное нарушение режима. А лучше бы рассмотреть за всем этим самопальный профессионализм. Протест против казарменной дисциплины из-под палки. Воронин знал степень вреда, приносимого беспорядочной жизнью. И в тренировочной работе — в ней он бывал в свои лучшие годы неистов — смывал грехи обильным и горьким потом. Он мог имитировать небрежение к своей футбольной работе. Оставил как-то у нашего общего товарища свою сумку с формой, с игровыми бутсами. Товарищ для форсу вышел в этой амуниции на товарищеский матч между журналистами известных московских редакций. Но не успел он сыграть матч в майке игрока сборной СССР, как ему сообщили, что Воронин разыскивает его по всей Москве, объехал все творческие клубы…

Игру его в сезоне шестьдесят пятого я бы поставил выше, чем выступления в шестьдесят четвертом. Определение в конце сезона журналистами лучшего игрока — нововведение сезона-64 — можно посчитать и условностью. Нет у нас среди журналистов такого количества знатоков, чтобы считать их выбор хоть сколько-нибудь приближенным к истине. Но Воронин отнесся к признанию себя первым очень серьезно. До конца века футбола выборы производились еще тридцать пять раз — и часто ли, обратите внимание, № 1 удавалось сохранить свою позицию и в следующем сезоне? Если удавалось, то в редчайших случаях — и каким гигантам: Стрельцову, Блохину… Так вот, Валерий, позволявший себе отметиться на пугавших некоторых легкомыслием сборищах (теперь бы их с почтением назвали бы тусовками, обязательными для знаменитостей), вел себя, как первый игрок страны. Причем не себя выделяя, а работая на команду неистово. Я ни в коем случае не считаю, что чемпионат шестьдесят пятого года для «Торпедо» выиграл он один. Но победили ли бы без Воронина — сомневаюсь. Такого высочайшего класса «джокера» ни в одной команде не рискну назвать. Хотя в том же московском «Динамо» с видимым удовольствием огромные нагрузки брал на себя Валерий Маслов. Но чемпионат выиграли торпедовцы — и воронинскую роль в шестьдесят пятом я сравнил бы разве что с той ролью, что сыграл в шестидесятом Борис Батанов. Кстати, Воронину в том сезоне исполнилось двадцать шесть, как тогда было Борису. Но опыт игр на самом высшем уровне у Валерия скопился несоизмеримо больший.