дел без году неделя, Николай Николаевич, но вам стало быть доподлинно известно, как те, кто занимал ваше кресло ранее поднимали вопрос сепаратного мира в той или иной форме на протяжении всей войны? Или мне кажется?

— Если вы говорите о Штюрмере и Сазонове...

— А у нас были другие министры, Николай Николаевич? — перебил Протопопов. — Поэтому оставьте трепаться. Господа Штюрмер и Сазонов не сумели довести переговоры до конца, а вы господин Покровский, непременно это сделаете. Представляете, что Вы войдёте в историю, как министр иностранных дел, который остановил самую кровопролитную войну?

Покровский промолчал, не хотел выставлять себя идиотом, не признающим очевидных и вроде как понятных вещей. Да и прекрасно Николай Николаевич знал, не мог не знать, что контакты действительно устанавливались с разной степенью эффективности, погружённости сторон и противоположности выдвигаемых ими требований.

Просто говорить об этом всем Покровскому было жутко неловко и одновременно боязно.

А так, да на неофициальном уровне в обход и вопреки декларации, у Германии с 1914 года состоялось несколько десятков встреч и консультаций по вопросу сепаратного мира. По большей части направленных на зондирование сторон конфликта, а не на конкретные шаги и их реализацию.

Кстати, почему стороны по итогу не договорились?

И это при множестве предпринимаемых попыток с двух сторон?

Отдельный вопрос.

Да это и не столь важно теперь, что было раньше.

Куда важнее, что будет теперь, когда за дело взялся Протопопов.

Однако Александр Дмитриевич вполне отдавал себе отчёт о причинах, по которым царизму прежде было выгодно договариваться с Германией. Ну или зондировать для этого благоприятную почву, чтобы договориться в самый лучший момент. И причины интереса так или иначе было необходимо учитывать. Во-первых противостояние России и Англии по своему накалу ничем не отличалось от противостояния России и Германии. С той лишь разницей, что Англия для Российской Империи не представляла схожей с немцами экономической ценности и выгоды от партнёрства. Само противостояние держав в определенной степени замылилось и притерлось вспыхнувшей войной, в которой слабла не только Германия, но и Россия, что шло на руку англичанам. Ещё бы, ослабить двух своих врагов, столкнув лбами.

Поэтому договорившись с немцами на сепаратный мир, Российская Империя получала обратно экономически выгодного партнера и отсекала нездоровую и по большей части искусственную зависимость русского самодержавия от Англии.

Припоминал Александр Дмитриевич и то, что мир, заключённый без ведома и согласия других сторон конфликта, изначально инициировался самой Германией куда как активнее, чем Россией. Немцам также был интересен и выгоден сепаратный мир, как и нашей стране, и они соблазняли Россию, донося до сведения русских по разным источникам о возможности (теоретической, конечно же) уступок по проливам и Константинополю.

Правда тут Александру Дмитриевичу следовало отчетливо понимать — по факту кайзеровская империя не готова была отказаться от уже оккупированных земель на Востоке, ни при каких обстоятельствах. А Российская Империя в свою очередь неготова была их отдать, что собственно и ставило крест на реальности русско-германского соглашения. Именно это было основным камнем преткновения.

Что изменилось теперь?

И с чего вдруг стоило рассчитывать на иной исход и смену определённых позиций переговорщиков?

Тут стоит учитывать, что условные русский царь и немецкий канцлер не могли просто так сесть за стол переговоров и договориться глядя друг другу в глаза. Вот хренушки. Одного высокого политического желания если и было достаточно, то только формально. На деле же такой ход мог привести только к опаснейшим последствиям из разряда неконтролируемых, когда против правителя выступит часть элит. Потому как существовали разные течения как в Российской Империи, так и в Германии, которые как способствовали миру, так и отдаляли его...

Получались лебедь рак и щука — каждый тянул одеяло в свою сторону, на себя, а толка в таких перетягиваниях было ноль. Александр Дмитриевич предполагал, что дерьма в немецкой политике будет ничуть не меньше, чем в русской. И примерно идентичные российским, политические реалии имелись в Берлине.

— Понятно, милостивый государь, — наконец-то нашёлся Николай Николаевич. — Но я считаю такое решение излишне поспешными ввиду того, что текущие переговоры с немцами показывают достаточно устойчивую положительную динамику при использовании имеющихся у нас инструментов и рычагов.

— Что вам понятно то? Переговоры организуйте, в кратчайший срок, как велено. Время у нас поджимает.

Протопопов поймал себя на том, что раздражается твердолобости Покровского, но не мудрено — пока в российском МИД «используют имеющиеся инструменты» на фронте исправно гибнет народ.

С обеих сторон.

Пачками, прости господи, что скажешь.

По данным из докладов Военного министерства, представленных царю, общие потери России к концу прошлого года составили почти шесть миллионов человек

Еще раз — шесть миллионов ни в чем неповинных людей!

Причём половина потерь из названных пришлась именно на прошлый 1916 год — на минуточку, на фронте сгинуло 2769 тысяч человек, если приводить официальную цифру, которую Александр Дмитриевич хорошо запомнил. Надо ли говорить, что даже эти сумасшедшие цифры были существенно занижены по отношению к реальным значениям, которых никто не знал?

— Напоминаю, на всякий случай, Николай Николаевич, что у нас острая нехватка пополнений для армии. И некоторое время назад, милостивый государь, мы с вами закрыли союзническую конференцию и послали в задницу Антанту, причём сделали это совершенно справедливо. Государь прямо высказал своё отношение к союзникам и вы, как и я слышали все это своими собственным ушами.

— Слышал, — тяжело вздохнул Николай Николаевич. — Все я слышал.

— У вас есть ограниченное время, потому как через несколько часов мы уже должны сидеть за столом переговоров и обсуждать мир.

Протопопов ничуть не приукрашивал, говоря, что мобилизационный резерв Российской Империи фактически исчерпал себя. На январь 1917 года к штыку можно было призвать лишь один призыв в числе порядка 1,5 миллионов человек. Дальше — хоть трава не расти, мужского боеспособного населения у России считай не останется. Увы, в реалиях Первой Мировой с ее колоссальными потерями, даже такой внушительной цифры было совсем недостаточно для полного укомплектования батальонов в запасе.

Германская же Империя, которая имела примерно в 2,5 раза меньшее население, чем Российская Империя, но мобилизовашая примерно сопоставимое число солдат, все ещё имела достаточно внушительный запас людского ресурса. И соответственно солдат, способных отправится на фронт. А все от того, что схожей с Россией экономической жопы в Германии не наблюдалась в принципе. Германия держалась уверенно и