— Красивая, да? — спросила Мария.

— Не то слово, — подтвердил я.

— Она собиралась в магазин, когда мы столкнулись в парадном. Видишь, надела первые попавшиеся шмотки — джинсы, свитерок, старые кроссовки. Ни макияжа, ни украшений, а все равно красотка, глаз не оторвать.

— Потому что смуглянка, — высказал я свое мнение. — Смуглые женщины могут ходить почти без косметики. Смотри, как ресницы оттеняют ее большие глаза. А какая лепка лица! Это что-нибудь да значит.

— Дело не в лице, Питер, а в ней самой. Не знаю, как это назвать. Состояние счастья, природная фация, сексуальность. Сама жизнь. Один раз ее увидел, и уже не оторвешься.

— Она очень свободно держится перед камерой.

— Свобода — ее естественное состояние. Так что у нее нет проблем с собственным телом.

Перебирая фотографии, я задержался на серии под условным названием «Лилиан в разных стадиях раздетости». Вот стягивает джинсы, вот сняла свитер, вот стоит в узеньких белых трусиках и короткой комбинашке, а вот и она отброшена в сторону. Несколько фото ню. На одном смеющаяся Лилиан смотрит в камеру, голова запрокинута назад, маленькие грудки почти незаметны, в отличие от торчащих сосков, бедра вперед, руки лежат на ляжках так, что кустик черных волос оказался в белоснежном обрамлении больших и указательных пальцев. На другом снимке, все так же заразительно смеющаяся, она стоит к фотографу спиной, полуобернувшись назад, одно бедро выше другого, — классическая поза модели с настенного календаря. Она явно получала удовольствие, демонстрируя свои прелести.

— Ого! — вырвалось у меня. — Я и не знал, что ты снимаешь «нюшек».

— Мы собирались пойти поужинать, и Лилиан решила переодеться. Чтобы не прерывать разговор, я последовала за ней в спальню и, когда она начала раздеваться, щелкнула ее несколько раз. Это произошло само собой, я ничего не планировала заранее.

— И она не возражала?

— По-моему, по ней этого не скажешь.

— Тебя это завело?

— А ты как думаешь! Я же не деревянная.

— И что было потом? Вы переспали?

— Ну, нет. Я девушка благовоспитанная.

— Не хочешь — не говори. На мой взгляд, против ее чар трудно устоять — как мужчинам, так и женщинам.

— Я и не отрицаю, что была возбуждена. Если бы Лилиан сделала первый шаг, возможно, между нами что-то и произошло бы. Я никогда не спала с женщиной, но в тот день была к этому близка. Во всяком случае, тогда я впервые об этом подумала. Но Лилиан просто выпендривалась перед камерой, и дальше стриптиза дело не пошло. Мы с ней дурачились и хохотали как ненормальные.

— И что, ты показала ей эту записную книжку?

— После ужина в ресторане. Лилиан долго ее листала, но так и не смогла сказать, кому она принадлежит. Кому-то из клиентов, это однозначно. Именем Лили она пользовалась исключительно в рабочие часы. Это было все, что мне удалось из нее выжать.

— Уже кое-что.

— Да, но это еще не значит, что они встречались. Он мог быть потенциальным клиентом. Кто-то, довольный ее услугами, предположим, дал ее имя своему знакомому. Так, по цепочке, Лилиан обзаводилась новыми клиентами. Короче, человек записал в книжку ее телефон, но еще не успел ей позвонить. Как, впрочем, и тот, кто этот телефон дал. Проститутки буквально «идут по рукам», от одного к другому, как рябь по воде. Некоторые мужчины держат про запас парочку таких имен — вдруг жена уйдет или гормоны разыграются.

— Или окажешься проездом в чужом городе.

— Вот-вот.

— И все-таки Лилиан дала тебе зацепку. Если раньше найти владельца записной книжки было не легче, чем иголку в стоге сена, то теперь у тебя появился реальный шанс.

— Наверно, ты прав, но все обернулось по-другому. Разговор с Лилиан опрокинул все мои планы.

— Она не захотела дать тебе имена своих клиентов?

— Нет, ну что ты. Если бы я попросила, она бы мне не отказала.

— Так в чем же дело?

— Сама не знаю, как это произошло, но постепенно мой план начал принимать совсем другие очертания. Это не была ни ее, ни моя инициатива. Идея словно витала в воздухе, и наша неожиданная встреча просто помогла ей материализоваться. Мы обе были в такой эйфории, что уже плохо соображали. Надо понимать степень нашей близости когда-то. Закадычные подруги, ближе, чем родные сестры. Мне казалось, я знаю Лилиан, как саму себя, — и что же? Через пять лет я узнаю, что самый близкий мне человек — продажная девка! Меня это вышибло из седла. Ужасное состояние, как будто тебя предали. А при этом — не знаю, как тебе объяснить, — я ей завидовала. Лилиан нисколько не изменилась. Все та же классная девчонка. Сумасшедшая, своенравная, своя в доску. Она не считала себя ни шлюхой, ни падшей женщиной, ее совесть была чиста. Что меня больше всего поразило в ней, так это абсолютная внутренняя свобода, она живет по собственным правилам и плевать хотела на мнение окружающих. Мне тоже случалось далеко заходить — взять хотя бы такие мои проекты, как «Новый Орлеан» или «Голая девица», когда я раз за разом раздвигала границы, проверяя, на что способна, — но рядом с Лилиан я казалась себе сухарем или жалкой девственницей, не знающей жизни. Я слушала ее, а про себя думала: «Она может, а я что, хуже?»

— Ты шутишь?

— Подожди, дай закончить. Все не так просто. Когда я рассказала Лилиан о записной книжке и предполагаемых интервью, она пришла в восторг и тут же предложила свою помощь. Ей захотелось самой, вместо меня, разыскать и опросить всех этих людей. Она ведь актриса, и желание выступить в моей роли ее раззадорило. Она сразу же загорелась моей идеей.

— Вы поменялись местами, я правильно понял? Лилиан уговорила тебя махнуться?

— Никто меня не уговаривал. Это было наше общее решение.

— Но…

— Никаких «но». С самого начала мы были на равных. Между прочим, это решение изменило ее жизнь. Один из адресатов этой записной книжки стал ее мужем.

— Чем дальше, тем чуднее.

— Да уж. Лилиан с моей камерой пошла по адресам, и пятый не то шестой из тех, с кем она познакомилась, сделал ей предложение. Я знала, что записная книжка таит в себе какую-то историю, но это была ее, а не моя история.

— И ты видела этого человека? Она его не придумала?

— Я была свидетельницей в мэрии на их регистрации. Насколько мне известно, Лилиан ничего не сказала ему об источнике своих заработков, да и зачем ему знать, правда? Они живут в Калифорнии в Беркли. Он преподает в колледже. Отличный парень.

— А у тебя как тогда сложилось?

— Не так гладко, прямо скажем. В день, когда Лилиан отправилась с моей камерой на первое интервью, к ней должен был прийти постоянный клиент. Утром он ей звонит, чтобы подтвердить время, а в ответ слышит, что у нее заболела мать и свидание отменяется. Правда, есть подруга, готовая ее подменить, так что если он не против… в общем, что-то в этом духе, подробности я уже не помню. Лилиан расхвалила ему меня до небес, и после легкого нажима он согласился. И вот сижу я в ее квартире и жду звонка в дверь, чтобы отдаться мужчине, которого я в глаза не видела. Наконец приходит этот Джером, такой сорокалетний коротышка, лапы в черной щетине, зубы желтые. Что-то по торговой части. Спиртное, компьютеры — неважно. Сразу видать, пунктуальный. Ровно в три — звонок. Увидев его, я сразу поняла, что ничего не получится. Будь он хоть чуточку привлекательней, я бы, может, и собралась с духом, но этот красавчик сразу отбил у меня всякую охоту. Он, видимо, куда-то торопился и поглядывал на часы, всем своим поведением давая понять, что мы должны сделать это по-быстрому. Я прошла с ним в спальню и разделась — что мне еще оставалось? — а сама лихорадочно ищу какой-нибудь выход. Одно дело исполнять стриптиз в баре, и совсем другое — стоять в чем мать родила перед этой низкорослой обезьяной. Я не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. «Из этого фиаско надо попытаться извлечь хоть какую-то выгоду», — подумала я, вспомнив про вторую камеру, спрятанную в ванной комнате. Извинившись, я уединилась в санузле, оставив дверь слегка открытой, отвернула оба крана на полную мощность, взяла заряженный фотоаппарат и начала его снимать. Позиция была идеальная. Лежа на спине и глядя в потолок, Джером приводил свое ружьецо в состояние боевой готовности. Зрелище одновременно отталкивающее и комическое, так что камера пришлась весьма кстати. Я собиралась отщелкать по крайней мере десяток кадров, но он вдруг сорвался с кровати и так шустро подскочил к ванной, что я не успела захлопнуть дверь. Увидев меня с камерой, он пришел в ярость. Совсем зашелся. «Ах ты, сучка! — орет. — Решила меня шантажировать? Хочешь разрушить мою семью?» Выхватил камеру — и шварк о край ванны. Я попыталась выскользнуть, но он рванул меня к себе и давай лупить по чему ни попадя. Ужас. Голый бычок охаживает голую бабенку в будуаре из розового кафеля. И все это с криками и пыхтением. Один из ударов меня вырубил. Он свернул мне челюсть, в придачу к парочке сломанных ребер и поврежденной кисти, не говоря уже о синяках. Я угодила на десять дней в больницу, а потом еще полтора месяца ходила со специальной шиной. Еще немного — и этот шибздик меня бы прикончил.