Ну, нет! Не тропки нам искать надобно, а по ручью к краю леса идти да помнить о родичах, на тропе оставленных. Доберемся до них, а там уж и напьемся вдосталь.

– Нет! – сказал, будто отрезал, но Лису указы мои – что мертвому припарка.

– Пить хочу! – заскулил визгливо.

От голоса его побежало по деревьям эхо, зашелестело легким ветерком в кустах:

– Хочу, хочу, хочу…

– Тогда – пей! – рявкнул я, на строптивца не глядя.

– И напьюсь! – Он вытянул из-за пояса топор, принялся с шумом и треском кусты крушить.

Топор хорошо дерево твердое рубит, а кустики гибкие лишь кору на нем оставляют да гнутся под ударами…

– Хватит! Не дури! – одернул брата Медведь, да без толку.

Тот губу закусил упрямо, заменил топор ножом охотничьим, начал по очереди ветви непослушные срезать.

Этак он допоздна провозится… А что сделаешь? Медведь без него с места не сойдет…

Я устало опустился на траву, уставился на пыхтящего от усердия охотника. Кустарник ему неохотно поддавался, сыпал на голову листочки зеленые, будто хотел упредить о чем-то. Странные листочки, я таких еще не видывал. Да и кустов таких встречать не приходилось… Вон один листик прямо на рыжие Лисьи космы осел, будто птица из краев дальних залетевшая, отдохнул немного, взмыл, ветром влекомый, и опустился малой ладьей на воду прозрачную…

– Остановись, Лис! – завопил я, глазам не веря. Вот тебе и сказки дедовы! Когда бы знал, что они правдой окажутся?!

– Ис-ис-ис! – отозвалось, дразнясь, эхо.

Лис нож выронил, обернулся ко мне исполошно.

– Гляди!

Я рубанул с ходу ветку зеленую, швырнул ее в ручей. Сперва она лишь покачивалась, течением колеблемая, а затем вдруг сморщились листья жалобно, потемнели, будто пеплом припорошенные, да и ветка сама скорчилась, дрожа, вмиг из девки цветущей в старуху обратилась…

Вода ее на бережок вынесла и там оставила, свое дело свершив. Приняла гибкую да зеленую, а отдала уж желтую, сухую. Мертвую…

Медведь охнул, а Лис все на ветку глядел, смекалку да болтливость свою утратив.

– Вода – мертвая! – гаркнул ему в ухо.

– Мертвая, мертвая, мертвая! – захохотало эхо лесное.

Эхо ли? Может, все тот же Лешак над нами потешается?

Что же мне Хитрец о нежити лесной говорил, как учил ее одурачивать? Настало время пожалеть, что не всегда наставления его скучные выслушивал – думал, не сгодятся они никогда… Что же делать-то?

– Эге-гей! – раздался совсем близко голос.

Нет, на сей раз мы уж ученые – на крик не побежим!

Лис, ручьем обманутый, на весь свет озлился, рявкнул в ответ:

– Гей!

– О-ох! – выдрался из-за елей маленький странный человек, ухмыльнулся: – Еле сыскал вас!

Хитрец? Как он?.. И почему обряжен в Бегуна рубаху, что ему до пят достает, да еще и навыворот? А у того, наоборот, срачица Хитрецова маленькая натянута и руки из рукавов до локтя торчат…

Мы с Медведем еще глазами хлопали, а Лис уж зашелся в хохоте, про все напасти забыв. Над Бегуном потешался… И чего они не поделили – все, как петухи, друг на друга наскакивали…

– Ох, Лешачиха заиграла… – Хитрец тяжело рухнул возле меня, утер ладонью потный лоб. – Хорошо хоть сразу ее приметили, а то никогда бы не сыскали вас, хоть меняйся одежей, хоть нет…

– Лешачиха? Одежа? Ничего я понять не мог.

– Лешачиха! – Глаза у Бегуна восторгом горели да задором. – Вы ушли, а через миг она явилась! Огромная, страшная. Да как захохочет! Я труханул маленько, а Хитрец быстро смекнул, что вы в беду угодили, и припомнил, как отвадить ее. Поменялись мы с ним одежей, наизнанку ее вывернули. Лешачиха нас и не заметила… Поозиралась, поозиралась и за вами побежала. А мы за ней… Бегает она шустро, только ветки позади трещат. Потеряли мы ее было да тут ваши голоса и услышали…

– Горазд ты брехать! – унял смех Лис.

– Я?! – У Бегуна чуть слезы на глаза не навернулись. – Я видел ее! Видел! Огромная, будто туча, Да такая же дымная!

– То, верно, туча и была… – не успокаивался Лис.

Бегун рукой махнул, отвернулся обиженно. Видел он Лешачиху иль примерещилось только, а коли говорил Хитрец, что надобно портами поменяться да надеть их наизнань, то так и делать следует. Он дурного не присоветует…

– Одежей меняйтесь! – велел я охотникам и сам первый свою срачицу сбросил.

Не знаю, одежа вывернутая помогла иль еще что, но шли мы недолго – почти сразу тропу сыскали и голосов неведомых более не слышали. А к закату на лядину вышли… Расстилалась она пред нами большая, пустынная, только деревца чахлые на ней ютились, да и то с краю самого.

– Будто домой попал… – вздохнул Лис.

Верно подметил – походила лядина на места наши, лишь более топкой и нелюдимой была.

– Соколий Мох, – сказал Хитрец, обратно свою рубаху натягивая. – Трясина опасная, коварная. Говорят, будто через нее одна лишь тропа верная есть, а другие все по кругу торены. Может, обойдем?

Нет, обратно в лес Волхский, где уводны играют да мертвая вода бежит, я не вернусь! Вот передохнем на краю ледины, переночуем, а с утра, на светлую голову, и начнем верный путь сыскивать. Что ж мы, люди болотные, в болоте верной тропы не найдем?!

– Нет, – проронил. – Напрямик пойдем. Родичи мне не перечили, видать, самим не шибко хотелось в странный лес ворочаться. Быстро веток набрали сухих, костерок наладили…

Хорошо было под небом чистым, у костра доброго средь родичей сидеть. Свободно да уютно… Одно тревожило, тяготило душу, хоть и гнал дурные мысли прочь: как-то Чужак, в Волхском лесу оставшийся? Жив ли еще? Да поминает чем? Хотя, верно, он и забыл уж о нас да о воле Княжьей – бежит за уводной в темную лесную глушь, шарахается от каждого шелеста…

Ах, кабы воротить все назад – не вспылил бы я, не послал бы заморыша немощного на смерть верную! Претерпел обиду, перегорел… Да что теперь поминать – не воротишь сделанного, не взовешь к звездам светлым, не умолишь, чтоб помогли ведьмину сыну живым из лесу выйти… Поздно…

Случалось мне по разным топям ходить, но другой такой, как Соколий Мох, упомнить не мог.

Шли мы вроде верно. Щупали палками длинными почву, чтоб потверже и без кочек обманных была, радовались – выберемся вот-вот, а трясина топкая начинала понемногу в сторону забирать; и вот уж обратно шагали, усталые да хмурые. Сколь раз ни начинали путь – все на прежнее место выходили. Никак не могли сыскать тропы верной.

На пятый иль шестой раз соступил с твердой земли Лис, ушел в болотину по пояс – еле вытянули. Плелся потом позади всех, вонючий, грязный, ругался на чем свет стоит, крыл Соколий Мох словами последними…