Ливен обстоятельно объяснил новому императору задачу, поставленную Павлом перед казаками, и получил приказ немедленно вернуть казаков назад. Так была спасена Англия.

«Они промахнулись по мне, но попали в меня в Петербурге», – воскликнул Бонапарт, получив печальное известие из России.

Задуманный поход в Индию не состоялся. Заговорщикам-цареубийцам удалось пресечь его.

Но пресекали они не только задуманную императорами Наполеоном и Павлом операцию. Спасая свое право быть рабовладельцами, они пресекали новую мировую историю человечества, в которую Наполеон и Павел пытались прорубить ход.

Всего два часа потребовалось заговорщикам, чтобы произвести революцию.

При всем критическом отношении к тогдашней петербургской аристократии нельзя не признать, что она довела до совершенства механику государственных переворотов и теперь не знала равных в искусстве совершения измен.

Кроме караула Преображенских гренадер, поставленных поручиком Мариным по команде «смирно» под ружье, некоторое сопротивление действиям заговорщиков оказала только императрица Мария Федоровна.

Когда обер-гофмейстерина графиня Ливен разбудила императрицу, та, спросонок, долго не могла ничего понять.

– Боже мой! – заволновалась она. – Беда случилась? С Мишелем?

– Никак нет. Его высочеству лучше, жара нет, он спокойно спит.

– Значит, кто-нибудь из других детей заболел?

– Нет… Все здоровы.

– Вы меня, верно, обманываете, Катерина?

Графиня Ливен не придумала ничего лучшего, как сказать императрице, что Павел внезапно заболел и состояние его очень опасное.

Чего она ожидала? Что Мария Федоровна обрадуется этому известию и на радостях переедет в Зимний дворец?

Императрица не оправдала ее надежд. Она тотчас же встала и, накинув на себя халат, направилась к спальне мужа. Тогда графиня Ливен принуждена была сказать государыне, что император Павел перестал жить. Императрица посмотрела на обер-гофмейстерину блуждающими глазами, словно не понимая этих слов.

– Ваш супруг скончался, – твердо повторила графиня. – Просите Господа Бога принять усопшего милостиво в лоно свое и благо дарите Господа за то, что он вам столь многое оставил.

Когда императрица осознала наконец, что случилось, она лишилась чувств. Позвали доктора, чтобы пустить кровь. А когда сознание вернулось к императрице, «роковая истина предстала пред ее рассудком в сопровождении ужасающих подозрений. Она с криком требовала, чтобы ее допустили к усопшему. Ее убеждали, что это невозможно. Она на это восклицала: «Так пусть же и меня убьют, но я должна его видеть!»

Мария Федоровна бросилась к спальне мужа, но двери, через которые она обычно ходила к мужу, были заперты. Тогда императрица направилась кружным путем через залы. Но и там стояла стража.

Караульный офицер объяснил императрице, что получил приказание никого не пропускать в опочивальню к усопшему. Царица, не обращая внимания, хотела пройти в двери, за которыми лежало обезображенное тело государя, но офицер схватил ее за руку.

Императрица тогда упала на колени.

– Да ты, матушка, нас не бойся, – вскричали старые гренадеры. – Мы все тебя любим!

Разумеется, момент для заговорщиков был критическим. Императрица могла напрямую апеллировать к солдатам, и тогда судьба всего заговора стремительно изменилась бы. Стоило императрице сказать одно только слово, и штыки солдат разорвали бы заговорщиков, и при всеобщем ликовании народа Мария Федоровна, как некогда Екатерина II, была бы провозглашена правительницей при малолетнем сыне Николае.

Некоторые исследователи утверждают, что Мария Федоровна не пошла на этот шаг вследствие нежелания заниматься делами правления, считается также, что известную роль сыграла и ее ревность, повод для которой давало увлечение Павла Анной Петровной Лопухиной[14]…

Думается, что все эти аргументы малоосновательны. Императрица-мать активно влияла или, вернее, пыталась влиять на политику Александра I, а ревность ее по поводу Лопухиной сильно преувеличена. Лопухина была выдана замуж за князя Гагарина, и ее влияние на императора Павла ограничивалось ходатайствами за несправедливо обиженных.

Если уж у императрицы и были какие-то мысли об устройстве еще одного переворота[15], то останавливала ее не лень и не ревность, а тот самый акт о престолонаследии, который был подписан ею при коронации Павла и положен в ковчег в алтаре Успенского собора.

Сейчас, в предрассветные часы 12 марта 1801 года, этот закон прошел первое испытание. И выдержал его.

Опустив голову, императрица согласилась вернуться в свои покои…

И сколько раз еще силы зла и тьмы будут пытаться сокрушить династию Павла, но на таком крепком основании была воздвигнута она, что никакими дворцовыми интригами целое столетие нельзя было и пошатнуть ее.

Однако покинуть замок раньше, чем простится с прахом супруга, Мария Федоровна отказалась категорически.

«Когда… она отправилась к своим невесткам, супругам великих князей Александра и Константина, я велел запереть двери, ведшие в апартаменты великих княгинь, – пишет в своих мемуарах генерал Беннигсен. – До сих пор императрица не была осведомлена, в чью пользу произведена эта революция… Когда она узнала, что командование поручено мне, она приказала мне явиться к ней. Я уже осведомился о приказаниях императора, который велел мне передать, чтобы я отправился к ней и посоветовал, попросил ее от его имени покинуть Михайловский замок и ехать в Зимний дворец, где ей будет сообщено все, что она пожелает узнать. Вследствие этого я отправился в апартаменты великих княгинь, где находилась императрица. Увидав меня, ее величество спросила, мне ли поручено командовать здешними войсками. На мой утвердительный ответ она осведомилась с большой кротостью и спокойствием душевным: „Значит, арестована?“

– Значит, я арестована? – повторила вопрос императрица.

– Совсем нет, – отвечал Беннигсен, – возможно ли это? – Но меня не выпускают, все двери на запоре…

– Ваше величество, это объясняется лишь необходимостью принять некоторые меры предосторожности для безопасности императорской фамилии, здесь находящейся. Могут случиться беспорядки вокруг замка.

– Следовательно, мне угрожает опасность?