По словам современников, у него была «закупорка мозга»; это означало, что он говорил в нос — возможно, из-за увеличенных аденоидов, а на его лице иногда появлялись красные пятна, «явные признаки плохого здоровья и короткой жизни». Другие говорили, что дофин был застенчивым, желчным и недоразвитым. «Ему дали лучших учителей… однако успехи весьма скромны». Дофин был маленьким и худым, и придворным казалось, что он навсегда останется ребенком. Но Франциск старался преодолеть свою физическую слабость и поражал двор живостью, любовью к охоте и оружию. В 1551 году, когда ему было всего семь лет, для него в галереях дворца Блуа поставили мишени для стрельбы из лука.

Хотя Мария и Франциск уже повстречались в детской, им еще предстояло появиться вместе на публике. Это произошло 4 декабря 1548 года в Сен-Жермене, на свадьбе дяди Марии — Франсуа, герцога Гиза, и Анны д’Эсте, дочери герцога Феррарского. Протокол требовал, чтобы Мария и ее прихрамывающий жених пошли танцевать сразу после Генриха и Екатерины. Леди Флеминг к тому времени уже явно дала девочке достаточно уроков, и она могла с честью выдержать испытание. Мария все быстро схватывала и любила выставлять напоказ не только свое умение, но и само физическое наслаждение, приносимое танцем. Эта радость останется с ней на всю жизнь. На балу юная пара вышла на середину зала вслед за Дианой и леди Флеминг, музыканты заиграли заранее оговоренную и довольно медленную мелодию, и началось представление. Наряженная в тяжелое парчовое платье, расшитое драгоценными камнями, Мария поначалу чувствовала себя неуверенно, но затем музыка захватила ее и она начала получать удовольствие от происходящего, хотя ей пришлось поддерживать дофина. Весь двор пристально смотрел на них. Спина Марии была прямой, ступни — изящными, а улыбка — обворожительной. Хорошо разбиравшимся в лошадях и рогатом скоте зрителям она показалась способной производить на свет здоровых дофинов, когда придет ее срок, и придворные вздохнули с облегчением — все, кроме английского посла, который увидел в двух детях воплощение союза двух злейших врагов Англии. Танец закончился, и Мария, согласно правилам слегка наклонившись вперед, поцеловала дофина в губы. Придворные зааплодировали и понимающе переглянулись. Леди Флеминг подвела Марию к королю, который склонился к своей маленькой «дочери» и поцеловал ее, а затем высказал леди Флеминг комплимент по поводу искусности ее воспитанницы. Этот комплимент показался Диане и королеве Екатерине более многословным, чем следовало бы.

Из регулярных донесений де Юмьера Генрих II мог убедиться в том, что Мария и его сын «ладят так же хорошо, как если бы знали друг друга всю жизнь». 30 марта 1549 года Монморанси писал Марии де Гиз в Шотландию: «Я могу уверить Вас в том, что дофин постоянно оказывает ей небольшие знаки внимания и влюблен в нее, из чего легко заключить: Господь с рождения предназначил их друг для друга». Такое стало возможным благодаря мудрым наставлениям Дианы, объяснившей Марии, что лучший способ гарантировать себе привязанность дофина — баловать его и не позволять ему становиться слишком амбициозным, удостоверяться, что он пытается сделать то, что в его силах. Благодаря поощрению со стороны Марии Франциск полюбил забавы на свежем воздухе, а их отношения были братскими с небольшим оттенком куртуазной любви. Мария никогда не пыталась подчинить себе своего маленького жениха, и Антуанетта да и сам король были довольны состоянием дел в детской.

Однако шотландцы в целом Генриха И не радовали. Многие шотландские гвардейцы хотели поступить на службу к Марии, но их желание не поощрялось. Хотя королевская гвардия и формировалась из отпрысков знатных шотландских семейств, гвардейцы оставались наемниками и имели дурную репутацию из-за надменности, жестокости и вандализма. Они даже умудрились разрисовать стены часовни в Фонтенбло. Гвардейцы обходились недешево, так же как и войска, поддерживавшие Марию де Гиз в Шотландии.

В декабре 1549 года Генрих II запросил на военные расходы в Шотландии астрономическую сумму в 400 тысяч ливров из налоговых средств и умолял де Юмьера не увеличивать придворный штат Марии. Большая часть мужской прислуги была отослана обратно в Шотландию и заменена французами, а четырех Марий еще годом раньше отправили в Пуасси. Французский Марии стал значительно лучше благодаря способности детей схватывать иностранные языки, и хотя она по-прежнему понимала нижнешотландское наречие, повседневным языком для нее стал французский. Совершались и попытки заменить Дженет Синклер. Она осталась при дворе, став теперь одной из многих служанок; она уже не имела постоянного доступа к Марии и превратилась в объект постоянных насмешек французских слуг за свои неизменные шотландские манеры. Между тем превращение Марии во француженку шло успешно. Ее гувернантка леди Флеминг оставалась главой женского штата по причинам, не связанным с ее талантом управлять: она теперь регулярно делила постель с королем.

Неожиданным результатом этой бездумной интрижки стало объединение Дианы и Екатерины против леди Флеминг и Генриха II. Диана считала также, что Генрих наносит ущерб чести Марии, поощряя распущенность членов ее свиты, однако Монморанси увидел здесь возможность нанести урон положению Дианы при дворе и распустил слухи о том, что ее заменила другая женщина. Екатерина, пусть и неохотно, терпела присутствие Дианы, однако у той было много врагов, завидовавших ее огромному состоянию. Помимо замка Ане ей принадлежали поместья и виноградники по всей Франции, а после смерти Франциска I она присвоила драгоценности, которые покойный король некогда подарил своей любовнице — герцогине д’Этамп. Генрих II подарил Диане замок Шенонсо и право сбора различных налогов, даже придумал для нее налог на церковные колокола. Рабле об этом сказал: «Король подвесил колокола королевства на шею своей кобыле». Генриху удавалось избегать скандала до тех пор, пока однажды вечером леди Флеминг, вероятно будучи навеселе, громко не заявила в присутствии всего двора: «Я сделала все, что могла, и теперь я беременна от короля; и это для меня большое счастье и честь. Я ношу в себе королевскую кровь и те плоды, что она взрастит». Ребенок, мальчик, стал известен как ангулемский бастард, а леди Флеминг быстро отослали в Шотландию. В качестве главы придворных дам Марии ее заменила мадам де Паруа, особа более строгих нравов.

Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы объяснить Марии смену гувернантки; правду от нее, конечно, скрыли. Мария все больше и больше превращалась во французскую принцессу. Корона Шотландии — страны, о которой у нее сохранились лишь весьма туманные воспоминания, — была почти забыта. Жизнь Марии во Франции была полна новых ярких впечатлений, затмивших прошлое, за исключением, конечно, мыслей о матери, которая теперь планировала нанести визит во Францию. Первое письмо, написанное Марией в 1549 году, предназначалось ее матери. Это было формальное послание, в котором говорилось, что скоро к ней отправится де Брезе с новостями. Как многие школьницы, старательно выводящие буквы своим «лучшим» почерком, Мария сократила письмо, упомянув лишь, что новости расскажет матери де Брезе. Они заключались в том, что в возрасте пятидесяти четырех лет скончался ее дед — Клод, герцог Гиз. Мария де Гиз постоянно писала письма, касавшиеся воспитания дочери, и прежде всего религиозных наставлений — в основном Антуанетте. Девочке надлежало ежедневно посещать мессу; у нее было два капеллана — Гийом де Лан, назначенный Генрихом, и приор Инчмахоума, сопровождавший ее в путешествии из Дамбартона и оставшийся при ее дворе за свой счет, к несомненному облегчению короля.