Одному вытянувшемуся в струнку розовому червяку, казалось, почти удалось задуманное. Его прозрачное тельце непомерно растянулось, как резинка от трусов, и устремилось прочь от кишащей кучи. Оно готово было вот-вот лопнуть от прилагаемых неимоверных усилий, но непонятно как сохраняло эластичность. Червяк явно бросился во все тяжкие, почуяв близость уединения и простора. Кожица бедолаги дрожала, как натянутый нерв. Сколько усилий, мук и страданий! Червяк становился тоньше и тоньше, а хвост или голова – не поймёшь – никак застряли в мерзком сообществе. «Хляп!» – что-то чавкнуло в ядре клубка, и страдальца не стало. Испарился. Лишь на долю секунды хаотичные движения его бывших собратьев прекратились, замерли. «Але-оп!» – ядро червивого агломерата дало новую команду, и конвульсирующий шар с ещё большей энергией забился в своём смертельном беспорядочном танце.

Немного приглядевшись к столь отвратительному и одновременно завораживающему действу, Гулидов вдруг уловил, что хляпающее существо всасывает наиболее активных кольцеобразных и тех, которые имеют утолщения – яйцевой кокон. «У-у-у, – извлек из себя побитый Змей, – всё как у людей: жрут себе подобных – перспективных и плодовитых». Подчиняясь неведомой человеческому слуху команде, черви синхронно освободились от пут удерживавшего их клубка и бросились своими тщедушными тушками пробивать плотную земляную породу. Малюсенькими щетинками они прокладывали себе дорогу, проглатывали даже мелкие камешки, пропуская их через кишечник.

С каждой минутой движения этой нелепой армии становились всё ритмичнее и напористее. С непостижимой осатанелостью черви выбрасывали из своих анальных отверстий твёрдую глину, долбились нежными кожаными головками о скальные породы, оставляя на них кровавые следы. Особи с развитой мускулатурой ничтоже сумняшеся лезли вперед по розовым трупикам. Более слабые услужливо подставляли им свои драные тельца, которые те использовали в качестве подставок для перемещения через многочисленные препятствия. Лишь на мгновения полчища обречённых на заклание время от времени замирали, почуяв какую-то ведомую только им опасность. Затем они с ещё большим усердием начинали ломиться сквозь земную толщу.

Гулидов стал задыхаться. Работающие черви сжирали кислород, их выделения становились всё более и более отвратительными. Нелепое зрелище обезумевшей армии кольцеобразных, брошенной на заклание невидимой силой, приводило его в исступление. Голова готова была лопнуть от избыточного давления и нахлынувших спазм. Он стал биться в судорогах, скребя землю, усеянную безжизненными тельцами червей. И вдруг поймал себя на том, что точь-в-точь повторяет движения этих тварей: подтягивает к животу колени и, выпрямляя их, преодолевает ползком несчастные сантиметры пути. Это неистовство продолжалось целую вечность. Неожиданно земля стала мягкой, как пух, руки стали проваливаться в ней, окунаясь в дымчатую пелену, исчезая в ней. Яркий свет прожектора, казалось, лишил его возможности видеть, но и ослеплённым Гулидов чувствовал, как губы расползаются в благостной улыбке. Пролежав некоторое время без движения, он стал различать очертания высокого сооружения, подсвеченного снизу. Силуэт показался ему до боли знакомым, но понять, что именно это был за объект, он не мог.

Внезапно зрение вернулось к нему, словно кто-то поднёс к его глазам мощный армейский бинокль и навёл резкость. О, боже! В сотнях метров от него возвышалась статуя Свободы – символ американской демократии, озаряющей мир. Но больше поразило Гулидова то, что вместо факела в правой руке леди Свобода высоко над головой держала упаковку почвогрунта, на которой крупным шрифтом по-русски было написано: «ИП Елисеев „Биогумус“». И чуть ниже: «Родина не продаётся. Она покупается». У подножия постамента по шею в мутной болотной воде бултыхались люди с вздёрнутыми руками. Они что-то скандировали. Разобрать слова было невозможно, так как взывающие к своему идолу фанаты поочерёдно уходили с головой под воду, захлёбывались в накатывающих на них волнах. Кто-то выныривал. Были ли это те же самые люди, кого накрывала вода, или это уже была другая группа поддержки, различить было трудно.

«Люди-черви, – узнал их Гулидов. – Быстро же эти твари обернулись и оказались в человеческом обличье… И чего-то они уже требуют. Ах да! Свободы и демократии!»

Ветер принёс поток свежего воздуха с Гудзона, который сделал своё дурманящее дело: Гулидов погрузился в тревожный сон. Снились ему не полчища елисеевских червей, прорывших тоннель прямиком к «Свободе, озаряющей мир», а сама статуя с лицом Юлии Тимошенко с неизменной косой а-ля Леся Украинка, лихо отплясывающая на Майдане украинский народный танец гопак.

Очнулся Гулидов с разбитой головой в грязной канаве и кромешной тьме. Без очков было совсем худо. Не видно ни зги. Ощупал вокруг себя – ничего. Расширил поиск – пошарил рядом с собой, обследовав место своей неудачной парковки. Наткнулся на свой щегольской портфель – подарок одного из министерств по случаю юбилея. Внутри пусто. Даже подкладка вспорота. Гопники, выбросившие его из такси, не обнаружив достойного уровня дензнаков, завезли пассажира в один из самых тёмных кварталов города и выбросили в сточную канаву. Золотистая «Моторола», бумаги, конечно, исчезли. Вокруг ни души. Не позвонить, не докричаться.

«Что за наваждение такое? Как связался с Рвачёвым, второй раз уже по башке получаю!» – сделал тщетную попытку рефлексии поверженный Змей и неровной, пошатывающейся походкой побрёл наугад, сопровождаемый холодом мерцающих звёзд. Ковылял долго и напрасно. Ни одного намёка на признаки цивилизации. Армагеддон, да и только. Повернул обратно. Голова гудела, глаз заплывал, боль в ноге усиливалась. Вернулся к месту своего фиаско. Снова обшарил канаву в поисках заветных очков. Сейчас он обрадовался бы им больше, чем если бы обнаружил пачку заморских долларов. Но не судьба. Пытался хоть что-то разглядеть в темноте: щурил глаза, складывал ладони в трубочку наподобие бинокля – безрезультатно. Проклятое место!

Плюнул на все кажущиеся во тьме ориентиры и снова пошёл наугад. Когда силы были уже на исходе, впереди забрезжили силуэты каких-то построек. Ими оказались неприступные ряды высоких металлических заборов. Стучи не стучи – не дозовёшься, не докричишься. Опс! У одного из домов, обнесённых глухим забором внушительных размеров, стоял заведённый КамАЗ. Водитель отлучился, но из-за морозов – так обычно поступают шофера на Севере, боясь не завести остывший двигатель, – не стал глушить мотор. Озябший на холоде Гулидов забрался в кабину и начал сигналить, чтобы привлечь внимание шофёра. Опять неудача – никто не откликался. Тут он заметил, что в замке торчит ключ зажигания, пересел на водительское сиденье. Глянул, куда ехать, но в лобовое стекло дороги не было видно – сплошная тьма, усиленная морозным туманом. Нажал несколько раз на педаль акселератора. КамАЗ ответил довольным рычанием.

Не успел Гулидов выжать педаль сцепления, чтобы включить первую передачу, как дверцы распахнулись и в кабину с двух сторон ворвались два здоровенных мужика. С криками «Держи вора!» и «Я тебе сейчас покажу кузькину мать!» они попытались выбросить угонщика из машины, нанося ему болезненные удары. Гулидов стойко держал оборону. Он было попытался объяснить причину своего столь неадекватного для столичного жителя поведения, но разъярённые хозяева самосвала его и слышать не хотели. Надо было срочно спасать не столько своё подмоченное реноме, сколько второй, пока ещё не заплывший глаз. «Эх, еть твою мать!» – решился Гулидов и стал яростно отбиваться от наседавших противников. Но тщетно. Как он ни цеплялся одной рукой за рулевое колесо, пришлось подчиниться грубой силе.