Однако, чтобы не обострять, Петька согласился посмотреть на фотографию.

У Фурмана их цельная пачка оказалась. Вот это мама. Вот это невеста. Вот это сам Фрунзе. Вот это… а, нет, это не то. Вот это мы все дома, за чаем. Вот это мы…

Петька стоял, и в глазах его было темно. Потому что «а, нет, это не то» была фотографией его семьи — матери, сестер и деда. Такой фотографии у Петьки не было. Все домочадцы на ней сидели рядком и серьезно смотрели на него.

Он схватил комиссара за грудки, подтянул к себе.

— Отдай карточку, — сказал Петька как можно страшнее. — Отдай сейчас же.

Фурман вынул фотографию из пачки и протянул Петьке. Петька посмотрел на своих родичей и перевернул карточку. На ней химическим карандашом было написано: «Самарская ЧК, 17 авг. 1919 г.».

— Вы, товарищ Исаев, — просипел Фурман, — нервный какой-то. Это плохо, если учесть, что миссия, которую на вас собирается возложить командование, требует исключительного самообладания.

— Сам собой обладай, паскуда.

— Давайте без этой похабени, у меня серьезный разговор.

Разговор был и впрямь серьезный. Настолько, что мурашки поползли по спине.

— Да не смотрите на меня, Петр Семенович, как солдат на вошь. Я понимаю, что методы у советской власти чрезвычайные, но ведь и обстоятельства сейчас таковы. Это, в известной степени, законы военного времени. Сейчас ведь везде война…

— Кому война, а кому мать родна.

— Обидеть меня хотите? Напрасно. Я ведь против вас лично ничего не имею, вы мне даже в известной степени симпатичны: смелый, веселый, опять же — авторитет у вас среди бойцов нешуточный. Такие люди позарез нужны советской власти.

— А я что — против нее воюю? Не я ли шпиона белого в одиночку поймал, пока чекисты в засаде отсиживались?!

Фурман поднял руки — сдаюсь, мол.

— Вы правы — вы и так на нашей стороне. Но в штабе армии считают, что вы с Василием Ивановичем слишком оторвались от политических реалий.

«Ах, вот к чему ты, сучий потрох, клонишь», — подумал Петька.

— Вы, и прочие командиры из группы Василия Ивановича, и сам товарищ Чeпаев — как вы себя называете?

— И как же?

— Вы говорите — «мы здесь советская власть».

— А мы не власть?

— Нет, вы — не власть. Вы — слуги власти.

— Чего?! — рука Петьки сама потянулась к кадыку Фурмана.

— Оставьте свои плебейские замашки! — вспылил комиссар.

— Слуги?! — Петька зашипел, будто вода, пролитая на раскаленную печь. — Мы для чего революцию делали?! Чтобы чьими-то слугами быть? Если не мы, то кто тогда власть?

Фурман смотрел на Петьку, как на дите неразумное.

— Вы думаете, что власть — это шашками размахивать и на лошадке перед девками гарцевать? — спросил комиссар. — Так вот, вы сильно ошибаетесь. Власть — это ответственность, власть — это планирование. А вы только стрелять умеете…

— Я тебя спросил: кто тогда власть?! Ты?

— Ну, в известной степени, как представитель…

— А я — не представитель? А Чeпай?

— Вот видите — вы все время про себя говорите. А власть — это когда все вместе, заодно.

— Так, я все понял, — успокоился Петька. — Значит, вы — власть, а мы — ваши слуги. Так?

— Ну, в известной степени…

— Не юли, комиссар! И чем же мы вам не потрафили?

— Не делайте из нас чудовищ, Петр Семенович. Вы прекрасно справляетесь со своей работой, но не видите ничего дальше поставленной штабом задачи. А нужно видеть. В известной степени от этого зависит ваша жизнь. И жизнь ваших близких.

Было видно, что Фурман не решается заговорить о конкретном деле.

— Ну?!

И он рассказал. Что, мол, уполномочен возложить на Петра Семеновича Исаева, верного порученца начдива Чeпаева, спецзадание от самого командарма Михаила Васильевича Фрунзе. Сказал, что носит начдив с собой талисман в виде льва и не расстается с ним никогда. Многие уже этого Льва видели, чаще всего перед боем, когда Чeпай его на шею надевал и по необразованности думал, что становится непобедимым. Так вот этот талисман нужно изъять и передать командарму.

— Изъять? Как это — изъять?

— Обыкновенно, в известной степени. Украсть. Отнять. Снять с пьяного. Или с убитого. Все равно, как вы исполните это задание, главное, чтобы эффективно. Вы знаете значение слова «эффективно»?

— Тварь ты, — тихо сказал Петька.

— Что?

— Тварь, говорю, ты. Змея подколодная. Жаль, тебя в Сломихинской за трусость не расстреляли.

— Не забывайтесь, Петр Семенович. Не в вашем положении дерзить. В случае успеха операции вам будет гарантирована полная безопасность вашей семьи, повышение по службе, возможно — перевод в штаб армии.

— Жопы полковничьи лизать, что ли? Правильно Чeпай вашего брата не любит, буржуев недобитых. Мы революцию делаем, а вы на наших горбах в светлое будущее едете. Ничего, Чeпай тоже не дурак, он все понимает. Вот сломает хребет казакам — и за вас примется.

— Так и передать товарищу Фрунзе?

— Так и передай.

— Я очень уважаю вашу преданность Чeпаеву, товарищ Исаев. Ну что ж, очень жаль. Фотокарточку оставьте себе. Каждую неделю вам будут присылать новую, с семьей в полном составе. В известной степени, конечно — фотографировать же будут только живых.

Фурман не боялся. Фурман был уверен, что Петьке некуда деваться, — и был прав.

— Надеюсь, когда наша беседа окончится, ты поведешь себя по-умному и все сделаешь правильно, — сказал комиссар, внезапно перейдя на «ты». — Дело в том, Петр Семенович, что у тебя сейчас еще есть сила, но… жаль это признать, силы не вечны. И твои дни, они уже почти сочтены. В этом и заключается самая главная несправедливость жизни. Но к этому нужно подходить здраво. Ты, товарищ Исаев, думаешь, что будешь стареть, как вино. Если смотреть с позиций того, что вино в итоге превращается в уксус, то это так, но если ты думаешь, что с годами, как вино, будешь становиться лучше, то ты ошибаешься. Сколько раз, как ты думаешь, сумеешь выжить в атаке? Пару раз? Мирная жизнь ветеранов не терпит. Ты подошел совсем близко к славе, но твое время уже вышло, и если ты хотел славы, надо было стараться раньше. Ну что, договорились?

— Считай, что да.

— Перед делом ты почувствуешь неприятное легкое покалывание. Это твоя гордость. Пошли ее ко всем чертям с матерями, от гордости одна головная боль, а толку никакого. Перебори ее в себе, потому что уже через год, где-нибудь в Крыму, ты скажешь: «Товарищ Фурман был прав».

— Никакой головной боли, товарищ Фурман.

— Через месяц ты позвонишь в штаб.