теле ребёнка, нифига. Я жил и дышал полной грудью, наслаждаясь молодостью. Тем, что пропустил в прошлой жизни, по дурости угодив за решётку. Правда, проблем теперь у меня только прибавилось, но, по сути, тот же Митрофанов — это так, мелочь.

Если бы не поддержка его со стороны райкома, а скорее всего Галкина-старшего, на него можно было не обращать внимания. Но даже с этим сильно нагадить Аристарх мне не мог, уж на слишком шатком фундаменте базировались его претензии, и если бы не Лаптев с Зайцевой, их никто даже рассматривать бы не стал. Впрочем, их и так никто всерьёз не принимал, давили-то на мою комсомольскую сознательность и прочую совесть. То есть, по сути, разводили на шару, как лоха. Так что кто бы там что не говорил, я считал, что поступил правильно, швырнув комсомольский билет на стол. Без средства давления райкомовцы мигом сдулись и отыграли назад. Оставалось только ждать хода Митрофанова, а пока я позавтракал и наслаждался выходными, работая над нейросетью, которая всё больше принимала черты законченной матрицы, когда меня отвлёк телефонный звонок.

— Слушаю, — номер был мне не знаком, но судя по коду местный, городской.

— Чеботарёв Семён? — Поинтересовался смутно знакомый голос. — Аристарх Владленович Митрофанов говорит. Не отвлекаю?

— Нет, Аристарх Владленович, — я мысленно усмехнулся, видать припёрло деда, я ждал звонка не раньше, чем через неделю. — Слушаю вас.

— Семён, между нами возникло некоторое недопонимание, а ведь мы оба коммунисты и должны быть выше этой мещанской возни с правами. Я предлагаю встретиться и поговорить, так сказать, без посредников. Уверен, мы сумеем уладить это недоразумение, — Митрофанов говорил уверенно, словно действительно мы, просто случайно встретившись не поняли друг друга, а не он припёрся с поддержкой из райкома в мою школу устроив грандиозный скандал. — давай встретимся и всё спокойно обсудим. Только ты и я. Нам как творческим людям будет проще найти общий язык.

— Я не знаю… — я придал голосу неуверенности. — Не то, чтобы я не хотел поговорить, я тоже уверен, что это недоразумение, но вы уверены что хотите поговорить именно со мной?

— Конечно! — Аристарх прямо лучился добродушием. — Ты прекрасный поэт и уверен, скоро вступишь в Союз писателей. А я, как известно, секретарь парткома Союза. Получается мы коллеги, так зачем нам кто-то ещё. Посидим, поговорим, всё обсудим. И найдём выход, я в этом полностью убеждён.

— Ну… хорошо, — сдался я. — Когда и где?

— А чего тянуть? — заметно обрадовался Митрофанов. — Давай часика в два… нет в три. То бишь в пятнадцать ноль, ноль, в кафе «Ромашка» возле Ленинского рынка. Знаешь такое?

— Вроде да, — я прикинул в голове, где это может быть. — Найду. Хорошо, тогда в пятнадцать часов в «Ромашке».

— Буду ждать, — было ощущение что Аристарх облизнулся, но больше ничего понять не получилось, он положил трубку.

Я тоже отложил телефон, откинувшись на стуле. У Митрофанова похоже здорово пригорело, что он решился на такой шаг. Либо старый мудак что-то задумал и не хочет откладывать это в долгий ящик. Хотя возможно и то и другое сразу, уж слишком он был довольный, когда я согласился на встречу. Но что именно мне приготовил парторг поэтов и писателей я пока не представлял. Впрочем, вряд ли там было что-то по-настоящему опасное.

Моя прошлая циничная половина намекала на киднеппинг, киллеров и тому подобные методы решения проблем с конкурентами, принятые в моём мире. Пусть не так широко, как в девяностые, но в целом никуда это не делось, и, если нужно чтобы человек исчез, он исчезнет без проблем, вариантов для этого масса. Но новая, молодая, коммунистическая часть закатывалась от хохота на такие предположения. Ну какой в баню киднеппинг? Тут и слов то таких не знают. Опять же белый день, центр города, людное место. Тут голос то лишний раз не повысишь, чтобы замечание не сделали, а тут киллеры. Смешно ей Богу.

Поработав до двух часов дня, я начал собираться. Опаздывать было неприлично, мне нужно было, чтобы Митрофанов не сорвался с крючка, поэтому я отказался от мотоцикла, и постарался одеться как можно скромнее. Старые брюки, простая шерстяная рубаха, немного потёртая на локтях, штормовка. Учитывая, что после перехода на новый ранг я принялся снова расти всё мне было слегка мало, что ещё лучше подходило для стиля что я пытался создать. Единственное, то, чего я не смог отказаться, это Гриндерсы. Тяжёлые ботинки были моим главным оружием, что в сочетании с новыми умениями делало удары ногами смертельными в прямом смысле этого слова. Тут даже Разряднику, полностью освоившему энергетическое укрепление тела, придётся не сладко.

Кафе я нашёл без труда. Довольно обычное, я бы даже сказал совдеповское кафе, судя по табличке, государственное, а не кооперативное, поэтом обслуживание в нём было так себе. Как и меню, подходившем скорее какой-нибудь столовой, чем кафе. Впрочем, завсегдатаев всё устраивало, и скатерти не первой свежести, и запах пирожков с беляшами, жаренных на давно не меняющемся масле. И выбор алкоголя, не слишком богатый, но достаточный чтобы расслабиться после трудового дня.

Меня давно поражал этот контраст, гос учреждений того же общепита и кооперативов. Если последние реально боролись за клиента, то первым было реально плевать. Они словно отбывали повинность, но оно и понятно, ведь их зарплата не зависела от качества обслуживания и прочих нюансов. Но даже если переходили на хозрасчёт, всё равно работали так, будто их тут держат насильно. Хотя были и другие примеры, но во всех, о которых я слышал от Шилова, фигурировали молодые энтузиасты, стремящиеся не построить коммунизм в отдалённом будущем, а наладить свою жизнь здесь и сейчас. Как новая заведующая столовой Новосибирского оловокомбината.

Старое предприятие, основанное ещё до войны выпускало олово, припои и баббиты высшего качества на уровне лучших мировых образцов, за что комбинат был награждён орденом Ленина, а его сотрудники не раз получали звание Героев труда, и даже Государственные премии СССР. Но вот со столовой комбинату катастрофически не везло. И ведь не воровали, но почему-то повара готовили так отвратно, что зачастую вызывало возмущение рабочих. Заведующие менялись как перчатки, но ничего не помогало, и директор уже хотел было вовсе закрыть столовую, организовав доставку готовых обедов, но тут к нему на приём прорвалась девочка — комсомолка лет двадцати двух. Она работала в бухгалтерии на какой-то мелкой должности, но решила рискнуть.

Директор поначалу даже слушать не хотел, ему и без активных комсомолок было чем заняться, но девочка произнесла волшебное слово «хозрасчёт» и всё поменялось. Госпредприятия с большой