Всё же Дмитрий Евгеньевич его немало сегодня изумил! Позавчера поздравлял с возвращением, сулил долгий заслуженный отдых и присылку шайки райских гурий в неглиже, деликатесы и озёра марочных вин — а сегодня утром, еще петухи не успели второй раз прокукарекать — вдруг "Вставай, подъём, труба зовёт!"; и никаких тебе больше приятных разговоров о санаториях и грязевых ваннах для лечения нервов. Эх, жизнь-жестянка…. Да и задача поставлена не совсем ясная; поезжай, дорогой друг, в Галицию, заедь в городок Краковец и узнай, что там произошло с агентом с позывным Сармат. Он что, следователь? Никакого опыта у него в подобных делах нет, и даже приблизительно неясно, какие шаги следует предпринимать; куча перечитанных детективов и нахождение под следствием по кредиту Микобанка — вот и весь его оперативно-розыскной опыт. Негусто, однако…

Ну да, впрочем, нечего стонать. Задание получено, деньги переведены — пора собираться в путь. Благо, на этот раз — путь недалёкий, на известную своим пещерным национализмом Львовщину, в объятья безжалостных бандеровцев… Интересно, сами эти журналюги, что пугают московских обывателей смертельной опасностью разговора по-русски на улицах Львова — они сами в эту лабуду верят?

Одиссей, не торопясь, собрался, тщательно упаковал свои немудрящие пожитки — а затем, по обычаю посидев перед дорогой на банкетке в прихожей, встал, и, вздохнув, покинул квартиру, всего три назад снятую для него Тетрисом в Бресте. А ведь думал, как минимум недельку поваляться у телевизора, книжечки почитать на родном языке, со старыми здешними знакомыми женского полу возобновить дружество. Уже одной, работавшей в фирме, занимающейся таможенным оформлением, успел позвонить, и вроде бы даже как бы договориться о встрече…. И тут вдруг все отменилось — сразу и бесповоротно. Да-а-а, краток оказался отдых у беглого каторжника Сэлдона…. Сиречь, у Бондаренко Александра Мирославовича, гражданина Украины, прописанного в городе Краматорск Донецкой области, проживающего в оном городе по улице Алексея Стаханова, дом шестнадцать, квартира семь, несудимого, разведенного, одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, приезжавшего в Брест по делам бизнеса и ныне покидающего гостеприимную белорусскую землю в изрядно помятом состоянии. Впрочем, бланши и выбитые зубы он, пожалуй, сможет использовать в порученном деле…. Как? Найдем!

Одиссей вышел из подъезда, и, оглядев окружающий мир — решительно направился к остановке транспорта. Ехать решил на автовокзал — до Ковеля проще и быстрее было добраться на маршрутке или рейсовым автобусом, нежели почти четыре часа тащиться дизелем славной Украинской залызныци (или Белорусской чыгунки? Вот, блин, на пустяках ловишься, друг сердечный!).

Автовокзал, расположенный недалеко от величественного, но, увы, находящегося в состоянии перманентного ремонта (или реставрации? Нет, похоже, всё же ремонта. Не такой он старый, чтобы реставрироваться — от роду этому собору от силы лет сто двадцать, не больше, славное наследие его превосходительства графа Муравьева) храма, порадовал широким ассортиментом средств транспорта, следующего в Ковель. Одиссей, походив по платформам, выбрал, наконец, маршрутку — шестнадцатиместный микроавтобус "Ивеко", довольно свежий, и, судя по сиденьям, еще не убитый — и, заплатив шофёру двадцать тысяч белорусских рублей, незамедлительно обосновался за спиной у водителя, выбрав это место, дабы дать ногам простор для манёвра.

Надо отдать должное пилоту — в отличие от большинства водителей автобусов, считавших своим святым долгом опоздать с отправлением минут на десять, дабы затем на виду уже начинающих нервничать пассажиров важно войти в салон, молча пересчитать по головам наличность желающих отправиться в путь, что-то сверить со своими засаленными бумажками, неопределенно хмыкнуть, и лишь затем занять своё место у руля — этот тронул свой "Ивеко" сразу же, как только часы на приборной панели показали одиннадцать сорок, каковое время было обозначено на расписании, вывешенном в кассах. Чем, кстати, немало изумил толстую тётку с четырьмя или пятью сумками, которая, не спеша, шпацировала к автобусу, привыкнув уже к обычным опозданиям местных шоферов. Пришлось тормознуть и принять на борт яростно ругающуюся пассажирку — и, хотя всем было ясно, что виновата в этой ситуации именно она — никто из сидевших в салоне спорить с ней не стал: себе дороже.

Кряхтя, тётка уселась возле Одиссея, и попыталась высказать ему своё недовольство происшедшим "безобразием" — на что он тут же бросил, зыркнув на неё исподлобья взглядом, не обещающим ничего хорошего:

— Тётка, я только что освободился, сидел за убийство, и ты меня, пожалуйста, не нервируй — как бы не вышло рецидива…

Проглотив так и не высказанные претензии, тётка, вблизи рассмотрев его изрядно изуродованную физиономию, тут же в ужасе умолкла — к вящему удовольствию Одиссея. Ему следовало серьезно подумать — благо, ехать предстояло часа три, времени хватало — и нытьё соседки ему было совсем некстати.

А подумать было над чем. Ладно, отложим в сторону пока тот факт, что у него нет ни грана опыта в таких делах — пойдём от житейского опыта. В конце концов, и Пуаро, и мисс Марпл руководствовались в своих расследованиях, главным образом, здравым смыслом.

Итак, что мы имеем?

Некто Дроботей Александр Фёдорович, старший инспектор таможни, исчез по пути следования с места службы домой где-то шестьдесят четыре часа назад — поздним вечером двенадцатого мая, в пятницу, аккурат за сутки до начала большого православного праздника, Воскресения Господня. И получилось так, что оную Пасху супруга праздновала — если, конечно, здесь уместно слово "праздновала" — без него. Сегодня уже понедельник, пятнадцатое, и, стало быть, какие-то известия о временно (будем надеяться, что временно) канувшем в небытие таможеннике, по идее, уже должны бы и появится. Если же нет? Хм, если же нет…. То надо будет найти супругу пропавшего таможенника, Дроботей Марию Николаевну, и с ней как-то пообщаться. Как? Представиться знакомым её мужа. Логично. Каким знакомым? По службе — никак невозможно; его коллег по Добрянке она, безусловно, отлично знает, наверняка собирались вместе, выпивали-закусывали. Коллеги по этому новому пункту пропуска уже наверняка все отметились перед потенциальной вдовой — типа, посочувствовать, поддержать дух (высказываниями типа "да вернется, куда он денется!", произнесенными преувеличенно бодрым и оттого явственно фальшивым тоном), то да сё — и в лицо она их тоже всех знает; конечно, может такое случится, что какой-то из новых коллег вдруг сдуру вздумал высказать ей свои сочувствия и зародить искру надежды и сепаратно, но выглядит это … хм… неестественно и посему доверия вызвать у истерзанной неизвестностью женщины не сможет.

Наш старший инспектор, слава Богу, служил срочную службу в Рабоче-крестьянской Красной армии, годы службы — восемьдесят пять — восемьдесят семь, славный посёлок Ватутинки, учебный полк связи, сержант постоянного состава. То бишь — духов гонял до усрачки…. Уже теплее. Если господин Бондаренко Александр Мирославович также имел честь состоять в рядах непобедимой и легендарной — то как раз аккурат в те годы. ERGO? Он вполне мог служить в одном полку с пропавшим без вести паном Дроботеем! Так, с этим вопросов не будет. Армия везде одинаковая, каких-нибудь общих знакомых с характерными привычками нарисовать можно будет без проблем.