Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как и все его движения и выражения чувств, его улыбка была чуть заметной.
— Вряд ли они согласятся.
Последние два года ее встречи с ним по вторникам и пятницам начинались в половине пятого, а заканчивались в шесть. В эти дни она была последней пациенткой Каувела. В течение первых сорока пяти минут она участвовала в различных экспериментах по экстрасенсорному восприятию для ряда его статей, которые он намеревался опубликовать в одном из профессиональных журналов. Следующие сорок пять минут он занимался с ней как психоаналитик.
В ответ на ее согласие сотрудничать он отказался от своего гонорара.
Она была вполне в состоянии заплатить за прием. И согласилась на такие условия только потому, что эти опыты заинтересовали ее.
— Бренди? — спросил он.
— С удовольствием.
Он налил им обоим Реми Мартен.
Они встали из-за карточного столика и уселись в кресла, стоявшие рядом с небольшим сервировочным столиком.
Каувел никогда не пользовался стандартной техникой для работы с пациентами. У него был свой собственный стиль работы. Ей нравился его ровный, спокойный подход.
— С чего бы вы хотели начать? — спросил он.
— Не знаю.
— Подумайте!
— Я вообще ни с чего не хотела бы начинать.
— Вы всегда говорите так, и вы всегда потом начинаете.
— Но не сегодня. Я просто хотела бы посидеть здесь.
Он, кивнув, налил себе бренди.
— Почему вам всегда так трудно со мной? — спросила она.
— Я не могу ответить на этот вопрос. А вы — можете.
— А почему я не хочу рассказывать вам?
— Вы хотите рассказывать. Иначе вы не пришли бы сюда.
Улыбнувшись ему, она сказала:
— Помогите мне начать.
— О чем вы думали по дороге сюда?
— Это не то место с которого надо начать.
— А вы попытайтесь.
— Ну хорошо... Я думала о том, что я из себя представляю.
— И что вы из себя представляете?
— Я — ясновидящая.
— И что из этого?
— Я думала о том, почему я? Почему не кто-нибудь другой?
— Специалисты в этой области считают, что в каждом из нас заложены парапсихические таланты.
— Может быть, — сказала она, — но большинство людей не обладает ими в такой степени, как я.
— Мы просто не знакомы с нашими потенциальными возможностями, — сказал он. — Только горстка людей сумела воспользоваться своими сверхъестественными способностями.
— И почему же среди этих людей оказалась я?
— Скажите, а лучшие ясновидящие не получали травму головы до того, как у них обнаружилась эта способность?
— Да, так было с Питером Хуркосом, — ответила она. — И со многими другими. Но не со всеми.
— А с вами?
— Травма головы? Нет.
— Да.
Она сделала глоток бренди.
— Какой замечательный вкус.
— Вы получили подобную травму, когда вам было шесть лет. Вы упоминали об этом несколько раз, но никогда не желали продолжать тему разговора.
— Я и сейчас не хочу продолжать его.
— Но вы должны, — сказал Коувел. — Ваш отказ говорить об этом и есть доказательство, что...
— Что-то вы разговорились сегодня, — ее голос стал жестким и слишком громким. — Я плачу вам за то, чтобы вы слушали меня.
— Вы не платите мне.
Его голос, как всегда, был мягким.
— Я могу сейчас же встать и уйти.
Он снял очки и стал тщательно протирать их носовым платком.
— Без меня, — резко сказала она, пытаясь вывести его из состояния безразличного спокойствия, — вы никогда не собрали бы материал, чтобы написать такое огромное количество статей, сделавшее ваше имя известным среди собратьев по профессии.
— Статьи — это не самое главное. Если вы так хотите уйти, уходите. Вы хотите разорвать наше соглашение?
Она поглубже забралась в кресло.
— Извините.
Она редко повышала голос и никогда не кричала на него — она резко покраснела.
— Не надо извиняться, — ответил он. — Но вы никак не хотите понять, что то, что вы пережили двадцать четыре года назад, может быть ключом к решению всех ваших проблем. Это может быть причиной вашей бессонницы, периодических глубоких депрессий, внезапных приступов беспокойства.
Она почувствовала слабость и закрыла глаза.
— Вы очень хотите убедить меня в этом.
— Это было бы замечательно.
— Тогда помогите мне начать.
— Вам было шесть лет.
— Шесть...
— И у вашего отца тогда водились деньги.
— И большие.
— Вы жили в небольшом поместье.
— В двадцать акров. В нем был огромный ухоженный парк, в котором постоянно... постоянно работал...
— Садовник.
— Садовник, — повторила она.
Она больше не заливалась краской — щеки были холодны, руки ледяные.
— Как его звали?
— Не помню.
— Неправда, вы помните.
— Бертон Митчелл.
— Он вам нравился.
— Сначала да.
— Вы говорили как-то, что он дразнил вас.
— Поддразнивал. Шутя. И еще он придумал мне имя.
— Какое?
— «Непослушность». И звал меня так, будто это было настоящее имя.
— А вы были непослушны?
— Напротив. Он просто дразнил меня. Он взял это из детской песенки «Мэри, Мэри, непослушная совсем...».
— А когда Бертон Митчелл перестал вам нравиться?
Как ей захотелось вдруг оказаться сейчас дома. С Максом. В его сильных объятиях.
— Когда Бертон Митчелл перестал вам нравиться, Мэри?
— В тот день, в августе.
— А что случилось?
— Вы знаете?
— Да я знаю.
— Зачем вы спрашиваете тогда?
— Потому что мы никогда не преодолеем эту проблему, если не проанализируем ее с самого начала.
— Я не хочу больше говорить об этом.
Но его голос стал жестким:
— Что случилось в тот день в августе, когда вам было шесть лет?
— Вы приобрели за последнее время каких-нибудь новых стеклянных собачек?