Надо ли говорить, что целый месяц мама изводила нас всех жалобными стонами по поводу того, что мы ее довели так, что она выглядит на 20 лет старше. Мы же безрезультатно указывали ей на тот неоспоримый факт, что на фото в удостоверении, так же, впрочем, как и в жизни, папа с окладистой бородой. И тетенька ну никак не могла, глядя на фото бороды, сделать вывод, что это и есть мама, просто невыспавшаяся. Впрочем, бывает и хуже… Но об этом позже.

А жизнь, оказывается, и после свадьбы вполне ничего себе.

Сашечка не кричал в ухо папочке, не поил его чаем с перцем и не кидался тапочками. Он был идеальным, с точки зрения мамочки, ребенком. Для мамы идеальный ребенок – это тот, кто всегда спит.

Ее больше всего устроил бы Ленин в нынешнем его состоянии в качестве ребенка. А Сашенька недалеко от него ушел. Ленин недвижим 24 часа в сутки, а Саша 22. И даже работа ему никогда не мешала предаваться самому любимому на свете занятию – крепкому сну.

Когда утром я с большими трудностями выпихивала его из койки, он, не просыпаясь, на автомате, перемещался в свою запорожистую таратайку и уже через 15 минут был на родном заводе, где как бы трудился в качестве инженера. А в действительности спал на висящей на стене полочке. На полке – это чтобы начальник не заметил. Полка была прибита высоко, а начальник – коротышка. Вбежит, глазами позыркает, носом пошмыгает – а хде тут Александр ибн инженер? «А вышел», – ему отвечают. А Санечка тогда еще не храпел, спал тихонько, сладенько, только слюнька сонная нет-нет да капнет на голову лысого коллеги, сидящего за столом под полочкой. Это сейчас, если бы он уснул на работе, то начальник не его бы искал, а место дислокации электрогенератора, перекрывающего своим громоподобным рычанием все остальные звуки. Да и на полочке он бы уже не поместился, он и на кроватке-то двуспальной уже только бочком умещается.

Ну так вот, выспится советский худосочный инженер на полочке – и прыг в машинку. А через пятнадцать минут уже дома посапывает.

Мама аж прям взволновалася вся. «А что это он у тебя спит постоянно? – спрашивала она меня. – Может, больной какой?» Вот оно, тещинское, как прорвалось! Небось, как родные детушки спят, так они здоровые, а как зятек засопел – так больной сразу. А я и чего сказать-то не знала. Сердцем чувствовала – здоровый он, а как доказать – не ведала.

Я же не вела, как вы помните, разговоры с мамой на эти темы. Это теперь я бы сказала, что самые ученые ученые американского университета Дьюка точно доказали, что чем больше человек использует свой мозг в течение дня, тем больше ему необходимо сна, чтобы восстановиться. Представляете, это какой мозговой штурм должен быть в течение двух часов, чтобы потом 22 спать! Нам еще повезло, что эти два часа он обычно ел, а потому молчал. А то бы мы обалдели от его теорий и гипотез, стихов и научных открытий. А так все мирно было. Спит – молчит, ест – молчит. От его избыточной умственной деятельности пострадала только сестра. Один раз, но на всю жизнь.

Поймав Александра на полпути от туалета к койке, она попросила его помочь ей в какой-то теме по физике. И все. До этого мы были уверены, что он знает от силы слов тридцать. А тут речь его стала низвергаться мощным водопадом. Формулы сменялись описанием физических законов, щеки его алели, а глаза блестели. Несчастная сеструха, проклиная все на свете, пыталась улизнуть из комнаты, но Саша схватил ее за руку и торжественно произнес: «Вижу: ты ничего не понимаешь, придется объяснять тебе физику с самого начала!» Сестра почувствовала, что это «начало» неминуемо приведет ее к скорому концу, и с криком пронзительным бросилась в ванну, где и просидела, закрывшись на задвижку, часа два, пока Александр не пришел в свое нормальное состояние полного и безмятежного сна. До сих пор Дашке лучше не напоминать про этот случай. В глазах ее появляется какое-то затравленное выражение, а ноги начинают мелко дрожать.

Но обычно уютный Сашечка никому не мешал заниматься своими делами.

А дел было много. Мамуля, как маленькая разбойница, нападала на неприступные советские магазины и умудрялась отбить у суровых продавцов продукты, которыми кормила всех нас. Дашка училась в школе и училась выстраивать отношения с разными человеческими особями мужеского и женского полов. К ее соратникам женского полу того времени прежде всего можно отнести тощую писклявую девицу по имени Наташка Буркова. Они вместе весело ржали над Сашкиным Запором, а несколько раньше так же весело совершали набеги на нашу домашнюю аптечку в поисках «сладеньких» пилюль. Найдя таблетки в сахарной облатке, они обсасывали их, а горькую сердцевину выплевывали за диван. Остается только радоваться, что никаких «серьезных» таблеток в доме не водилось, потому что самым опасным заболеванием в нашей семье был папин насморк. Вот он, действительно, заставлял все семейство сжиматься от страха. Как сейчас помню: по коридору с чашкой чая за папой семенит мама и жалобно молит:

– Ну выпей чайку, папочка, тебе полегчает!

– Дайте мне умереть спокойно, – голосит отец, прижимая к лицу банное полотенце. Простой носовой платок явно бы снизил градус трагедии.

Из Дашкиных мальчиковых подружек помню некоего Енютина. Он жил в нашем доме, и она питала к нему самые нежные чувства.

– Мама, дай конфет, пойду гулять с Енютиным, – гордо сообщала сестра по воскресеньям.

Туго набив карманы сладостями, сестра отправлялась на встречу со своим героем. Правда, минут через десять она была уже дома. «Ну как, ну что?» – набрасывались мы на нее с расспросами.

– Взял конфеты и ушел, – мрачно изрекала жертва мужского коварства.

Папуля в то время работал в «Огоньке», кто помнит этот журнал конца 80-х – начала 90-х, тот поймет. Это была лучшая журналистика 20 века, и отец бредил своими проектами и темами. А вся страна в бредовом угаре поиска истины стояла в огромных очередях за «Огоньком».

Что касается меня, то я выращивала внутри себя детеныша, а меня бережно и любовно выращивал внутри себя университет, а именно – факультет журналистики МГУ.

Если бы вы только знали, каким он был! Наши преподаватели, мои однокурсники! Не люди, но Человечища!

Университет для большинства из нас начался со вступительных экзаменов. Для избранных – с рабфака. И когда мы поступали, рабфаковцы уже на правах студентов первого курса помогали на экзаменах.

Душное июльское утро. Толпа абитуриентов втиснута между спиной Ломоносова и каменными ступенями журфаковского большого крыльца. У входной двери – стол. За столом грозные рабфаковцы. Они охраняют от нас эту цитадель знаний. В центре – блондинка в черной шляпе, в черном плаще и с черным галстуком. О, мама мия! Пронзительный взгляд голубых глаз из-под темной шляпы, повелительный взмах руки. Если бы я не имела счастье уже почти тридцать лет быть знакомой с этой героиней, я бы могла подумать, что это миражное явление родилось в моем воспаленном мозгу. Леночка, никто из абитуры 84 года никогда не забудет тебя. Таких людей мог породить только журфак.