Как сказал один из его коллег: «В России теперь для критики открыты все области и все люди. Нельзя только критиковать заграницу. Критиковать можно даже министров и членов ЦК, а вот Буша и Солженицына — ни-ни!»

Министров и членов ЦК Гор не критиковал, а просто посылал материалы о том, что происходит, например, в Союзе писателей, в театрах, в разных неформальных объединениях, в Прибалтике. И поскольку он действительно был великолепным журналистом, то все его корреспонденции, по существу представлявшие собой выдержки из советских газет и журналов, выглядели им самим добытыми откровениями. Добытыми благодаря его профессионализму. Редактор был доволен. Гор — тоже.

Гор прожил насыщенную событиями жизнь. «Почему «прожил»! — возмущался он, когда кто-нибудь так говорил. — Живу, живу! Надеюсь, что прожил лишь первую половину». Но этой половины хватило бы другому на две жизни.

Гор (что безуспешно стремилась выяснить Тутси) был женат. Точнее, не был разведен. На родине остались вторая жена и дочь, которым он регулярно переводил положенное содержание и которых не видел добрый десяток лет. В другой стране обреталась первая жена. Ту он заимел в ранней молодости и о ней вообще ничего не знал.

Гор расстался с родителями — скучными, мелкими лавочниками — еще мальчишкой, поколесил по стране. Даже отсидел годик за мелкое воровство, недолго был профессиональным спортсменом, курьером, боем в отеле. Накопив деньжат, взялся за ум. Окончил университет, тогда же начал писать в университетскую газету. Его заметили, взяли в какой-то вскоре обанкротившийся журнал. Но он успел опубликовать в нем серию судебных репортажей, которые привлекли внимание читателей. Без работы он не остался. Та самая солидная газета, в которой он теперь служил, взяла его разъездным корреспондентом, не побоявшись его молодого возраста.

Вот тогда-то и начались эти бесчисленные мотания по свету. Он объездил всю Африку, Ближний Восток, Южную Америку, слал свои корреспонденции из самых горячих точек мира, где происходили мятежи, перевороты, раскрывались заговоры. Гор приобретал репутацию смелого, энергичного журналиста.

С годами менялись страны, задания. Он работал на Кубе, в Китае, в Польше, в ЮАР. Стал писать солидные статьи, обзоры, переключился на культуру и внутреннюю жизнь стран. Гор начал работать не только для газеты, но и для издательств, телевидения, двух-трех рекламных бюро. Он продолжал разъезжать (теперь слово «мотаться» уже не подходило) по свету, и вот год, как обосновался в СССР.

Гор был доволен жизнью. Он прекрасно зарабатывал, и дома, в банке, у него лежал солидный капиталец. Хозяева его ценили. Он любил свою работу.

В одном из московских высоких, светлого кирпича домов газета снимала для Гора многокомнатную квартиру — здесь он жил, здесь же был и корпункт. Штат его сотрудников состоял из одного человека — немолодой секретарши (наверняка агент КГБ, только вот в каком звании?), которую ему рекомендовали в Управлении по обслуживанию дипломатического корпуса. Эта молчаливая незаметная женщина показала себя отличным работником. Она никогда не опаздывала, засиживалась, если нужно, допоздна, работала (за дополнительную плату, конечно) и по субботам. Она знала три языка, аккуратно печатала на машинке, быстро овладела телексом и телефаксом.

Секретарша просматривала без малого три десятка газет и журналов и за короткий срок научилась находить именно те материалы, которые нужны ее шефу. То, что Гор владел русским, очень облегчало дело. Он молниеносно проглядывал вырезки, отбирал необходимые и тут же диктовал свои корреспонденции. Секретарша стенографировала, перепечатывала и сама же переводила по телексу в газету. Корпункт был набит всякой ультрасовременной аппаратурой — видеомагнитофонами, мощными приемниками, компьютерами, ксероксами, всякими записывающими приборами, какими-то хитрыми электронными мозгами… Были картотеки, архивы, справочники, словари, — все это в образцовом порядке содержала секретарша.

Квартира состояла из большой комнаты для приемов, бара, видеосалона, каминной, рабочего кабинета.

Сам Гор жил в двух комнатах — спальне, отличавшейся казарменной простотой, и небольшой гостиной, где он встречался с немногими друзьями, чтобы поболтать о жизни, а не о делах, конечно.

У Гора были две машины, стоявшие во дворе на общей домовой стоянке, под охраной скучавшего в своей будке милиционера. Одна, выписанная из дому, элегантная, мощная, быстроходная, заметная; другая — «Жигули», которую он использовал, когда хотел оставаться по возможности неприметным.

Гор начинал свой рабочий день в десять часов. Если ночевал дома, то, проснувшись без будильника, долго занимался своей гимнастикой, плескался в душе, сооружал завтрак и элегантный, благоухающий лавандой выходил в корпункт, где уже ждала пришедшая без десяти десять секретарша. Если же проводил ночь у Тутси, обязательно возвращался с таким расчетом, чтобы возникнуть в корпункте, как всегда, в десять утра, как всегда, свежим и элегантным. Начинался рабочий день.

Большую часть дня занимали встречи с коллегами, иностранными и советскими, интервью и беседы; посещения пресс-конференций, брифингов, выставок, премьер, «круглых столов»; встречи и проводы разных важных лиц, иногда копания в библиотеках, просмотры фильмов, наконец, походы на бесчисленные коктейли, приемы, ужины…

Хотя впрямую встречи с Тутси в рабочий день не вписывались, но Гор бывал с ней в кино, театрах, на концертах, куда пошел бы и в связи с работой. Кроме того, как без всякого юмора говорил он друзьям, общаясь с Тутси, он «изучает русскую душу». «Быть может — тело?» — иронизировали друзья… «И тело тоже», — без улыбки отвечал Гор.

Вот так, в интересной работе, в общении с очаровательной мадам Тутси, в посещении культурных и общественных мероприятий, протекала в Москве жизнь Августа Гора, постоянного корреспондента солидной западной газеты умеренного направления.

В тот день он оделся особенно тщательно — костюм цвета антрацита, бордовый галстук, черные изящные ботинки, белая рубашка.

Просмотрев утренние газеты, Гор вышел на улицу. Зима вступила в свои права: белоснежно потолстели провода, сугробы высились во дворе, окаймляя тщательно очищенную автостоянку. Гор с удовольствием вдохнул морозный воздух. Он вообще очень быстро приспосабливался к любому климату и любой обстановке. В свое время, как сейчас к морозу, он легко привык к знойным ветрам пустынь, давящей влажности джунглей, смогу Мехико, туману Лондона, болотной гнилости Вашингтона. И везде чувствовал себя хорошо.

Так же быстро привыкал к темпераментным итальянцам, молчаливым финнам, непонятным японцам, деловитым американцам. А теперь вот к загадочным русским. Определение «загадочные русские» Гор употреблял только в своих корреспонденциях. Он давно понял, что вообще вся эта болтовня о «национальном характере» — ерунда. В теории, по статистике, в социологических исследованиях может быть, а на практике…

Сколько в жизни встречал он деловых французов и сентиментальных американцев, швыряющих деньги немцев и воспевающих войну швейцарцев… И русские есть всякие — и умные и глупые, и щедрые и жадные, и работяги и бездельники, на любой вкус. В каждой стране, в каждом народе есть всякие. И дело вовсе не в том, чтобы приспосабливаться к «национальному характеру», а в том, чтобы суметь подойти к каждому и использовать в своих целях.