— Да! Но после нескольких тысяч часов, вся эта механичность как бы… — Шторми запнулась, пытаясь подобрать слово. Как же ему объяснить?

— Улетучилась?

Шторми вскинула голову.

— Да! Улетучилась.

— И вы оказались в небе.

— Вам тоже это снилось, да? Когда вы были щенком? Этот холм?..

Строуб кивнул. Он никогда и никому об этом не рассказывал.

— Я каждую ночь ждал этого сна… Я бегу вниз по склону и…

Шторми отвернулась и уставилась в окно.

— …и взлетаете…

И наступила тишина — такая глубокая и уютная, будто эти два хорька, впервые встретившиеся лишь полчаса назад, были старинными друзьями.

— Я очень рада, что мы встретились, Строуб, — наконец сказала Шторми.

Он кивнул.

И дождь за окном прекратился.

Шторми вздрогнула: она совсем забыла о времени!

— Мне надо бежать. — Она схватила шарф и шапочку. — Надо заполнить полетный лист — и в путь. Знаете, какая погода в Салинасе… на рассвете всегда туман…

— Хоречья еда… — припомнил Строуб.

— Вам бы она пошла на пользу, — улыбнулась Шторми, вставая из-за стола.

— Мячи-погремушки в плохую погоду… Хорек-Санта везет щенкам подарки…

— Откуда вы знаете? — изумилась Шторми.

— Аллентаун — Питтсбург.

Шторми рассмеялась. Ей вдруг захотелось крепко обнять нового друга и сказать ему, что всегда, всю жизнь мечтала встретить именно его… Но она лишь протянула лапу.

— Приятно было познакомиться, капитан Строуб. Надеюсь, мы еще встретимся.

— Когда погода будет получше.

Он встал и пожал ей лапу. Пожатие затянулось на долю секунды дольше, чем того требовал хоречий обычай.

Оба еще раз поблагодарили Мэй и, попрощавшись с ней, направились к выходу. Вертолетик Бакстера успел проскользнуть вслед за ними — за какое-то мгновение до того, как дверь захлопнулась.

Тучи уже разошлись — в просветах показались звезды.

Внезапно дверь кафе распахнулась, и Мэй прокричала с порога:

— Капитан Строуб! Ваша шапка!

Строуб побежал обратно и торопливо нахлобучил шапку, забыв опустить наушники.

В молчании они дошли до стоянки, где красовался «Хорь-РС».

— У вас не найдется еще минутка? — спросил Строуб. — Заглянули бы ко мне в кабину…

— Я бы с удовольствием, но как-нибудь в другой раз. Мне надо бежать…

— Что ж, до свидания, Шторми.

Шторми двинулась к ангару «Авиахорьков». Через несколько шагов она обернулась, помахала лапой на прощание и со смехом воскликнула:

— Капитан Строуб! Ваша шапка! Незабываемое зрелище!

Строуб опустил и пригладил драные наушники, прекрасно понимая, что это не поможет.

— Вот и не забывайте, Дженина! Счастливого полета…

Шторми еще раз взмахнула лапой и исчезла в темноте, а Строуб еще долго стоял, глядя ей вслед.

«Она катает щенков, — думал он. — На своем гидроплане».

Он стоял один в ночи, не замечая холода.

«Кого же я встретил?»

Новую антенну уже поставили, а в четвертом двигателе пришлось поменять свечи зажигания.

— На земле вроде работает, — сказала Белла. — Но, с вашего разрешения, капитан, я бы еще взглянула на магнето. Гут, может, еще кое-что похуже…

— Времени нет, Белла. Все будет чудненько, вот увидишь.

— Ну, ладно. Если что, еще три вентилятора у тебя останется, так что не изжаришься, — бодро откликнулась Белла. — Кстати, Шторми. О вентиляторах… Знаешь, чем хорек-альбинос отличается от потолочного вентилятора?

Сразу на взлете четвертый двигатель дал обратную вспышку — Шторми и сотни лап не пролетела. Сноп искр рассыпался в ночи. Только Шторми успела проверить температуру и давление, как «ХЛи-4» снова нырнул в дождевые тучи.

Но после отдыха в Реддинге Шторми с легким сердцем согласилась с ремонтницей. Даже если придется отключить четвертый двигатель, она и на трех долетит. До Салинаса — всего-то сотня мегалап…

«Потолочный вентилятор крутится по часовой стрелке».

Шторми улыбнулась — сейчас у нее было так хорошо на душе, что она наверняка увидела бы летящий над ее крылом вертолетик Бакстера, если бы повернула голову.

К Салинасу она подлетела еще в темноте — и усталая, как барсук: автопилот-то так и не починили.

— «Авиахорек три-пять»? Монтерейский пункт захода на посадку. Мы вас запеленговали. Держите курс два-шесть-ноль по радиус-вектору на Салинас, один-ноль-семь по азимуту. Подтвердите прием метеосводки.

Метеосводка еще звучала у нее в ушах: «Метеосводка салинасского аэропорта для хорьков-пилотов: ветер слабый, облачность, базис облаков две сотни лап, верхний слой — два-девять-ноль-пять, видимость на ВПП три-один — одна тысяча восемьсот лап».

«Интересно, — подумал Бакстер, подлетая поближе, чтобы взглянуть на летчицу сквозь стекло кабины. — Вплотную к минимуму. Никогда еще с таким не сталкивался».

— Сводку приняли, — ответила Шторми. — Держим высоту пять с половиной тысяч.

— «Авиахорек три-пять», подход для посадки по приборам к ВПП три-один аэропорта Салинаса свободен. Держитесь на пяти с половиной тысячах, курс на Салинас один-ноль-семь по азимуту, курс один-девять-семь для входа в зону курсового маяка, далее свяжитесь с маркером салинасской вышки.

«Они там, наверно, бьются об заклад, что я скоро опять выйду на связь и отменю посадку, — подумала Шторми. — Попрошусь в другой аэропорт».

Не бывать этому! Перед мысленным взором Шторми вспыхнула картинка: несчастный, ни в чем не повинный щенок жует гренки и соленые огурцы — вместо порядочной хоречьей еды! «Если в Салинасе хоть минимальная видимость, я буду садиться», — поклялась она и… улыбнулась! Гренки и соленые огурцы!

И в этот момент четвертый двигатель чихнул. А потом — еще раз. А потом — сошел с ума. Летчица обернулась. Сноп огня, целый гигантский факел, вырвался из сопла и заполыхал прямо над крылом, в какой-то доле лапы от топливного бака. На потолке кабины замигала белыми и красными вспышками лампа пожарной сигнализации; от пронзительного визга сирены у Шторми заложило уши.

Без единого слова, даже не вздрогнув, Хорьчиха Шторми блокировала подачу топлива в четвертый двигатель, остановила винт, нажала кнопку огнетушителя и отключила смеситель и магнето.

Языки пламени скрылись в плотном облаке красного порошка, извергшегося из огнетушителя, хлопки взрывов сменились ровным гулом, уже не таким громким, как прежде. Лопасти винта в четвертом двигателе вращались все медленней и вот, наконец, замерли, словно окоченев на холодном ветру. Из сопла вытекало и развеивалось по воздуху черное масло.