Точнее, сначала так показалось, я даже вздохнула с облегчением: хоть что-то у них как у людей! Рано обрадовалась. Магазинчики оказались вроде бы магазинчиками, с одним «но»: в них все было бесплатным. То есть совсем. Наша с Гараниным попытка объяснить, что такое деньги и зачем они нужны, провалилась с треском. Зачем деньги, если все и так делается и отдается тем, кому нужно?

При этом – полное самообслуживание, никто даже за порядком не следит. Добыть тут можно было только готовую еду, прямо в посуде, обувь, одежду, постельное белье и в единственном месте – средства для мытья тела. Все.

Коммунистическая утопия, в полном смысле этого слова. Поразительно! И ведь ничего, существует себе спокойно, и никто из местных не рвется менять привычные порядки и хапать больше, чем есть у других. Действительно, зачем, если оно одинаковое и всем доступное? Даже дети уже общие…

С женщинами вот только неувязочка вышла и вопиющее неравенство. Но местные почему-то не роптали, это был железный закон: женщина выбирает одного и на всю жизнь, никаких свальных оргий.

Вновь поднимать тему слияния с Ункой было боязно, не заткнешь же потом, но я рискнула, надо же выяснить до конца. Осторожные расспросы подтвердили: все только по взаимному согласию и желанию, иначе никакого слияния не получится и даже потомства не будет. Понятия не имею, как это у них работало с биологической точки зрения, если вообще работало, и на чем могло сказываться женское несогласие, но грех жаловаться. Главное, чтобы местные в это свято верили и не рвались проверять.

Пока гуляли, Унка подобрала мне пару платьишек. Точнее, буквально всучила: тех двух, которые выдал с самого начала Нурий, лично мне было достаточно, негде тут форсить, но с этой особой оказалось проще согласиться.

А вообще удивительное дело. Женщин по пальцам пересчитать можно, мужики почти все – рослые, плечистые, но при этом на меня платье нужного размера найти совсем не проблема. Ткань, конечно, достаточно эластичная и дает простор для маневра, но все же.

– Может, и тебе наряд найдем? – дежурно поддела я полковника. – Что ты как отщепенец!

– Не нуждаюсь, – отмахнулся начбез.

– Все-таки стесняешься волосатых лодыжек? – захихикала я.

Гаранин бросил на меня выразительный хмурый взгляд, но на провокацию не поддался. А жаль, что он так быстро перестал реагировать, дразнить его было приятно.

Все объяснения удивленного Нурия, пытавшегося одеть начбеза согласно местным традициям, натыкались на стену яростного протеста. Мои подшучивания в тот момент, кажется, и вовсе довели полковника до активного термического излучения фотонов в видимой части спектра. Однако Гаранин показал себя настоящим профи: сдержался, никого не убил и в конечном счете добился-таки своего, то есть получил штаны с рубашкой.

После чего на него совершенно перестали обращать внимание наши учителя. До полного игнорирования не дошло, однако отношение заметно изменилось. Я попыталась расспросить Нурия, что не так с подобной одеждой и теми, кто ее носит, но блондин делал вид, что не понимает вопроса. А полковник даже спрашивать не стал: мол, пусть его хоть увечным считают, но надеть юбку при наличии альтернативы это его не заставит.

Как ребенок, честное слово. А еще суровый спецназовец с опытом службы на диких планетах!

Впрочем, он же не контактер – силовик. Видимо, внедрение в чужеродную среду в обязанности Гаранина никогда не входило.

Полковник и сейчас следовал за нами буквально тенью, даром что наряд на нем был веселого оранжевого цвета. Отстань начбез, потеряйся среди прохожих, и Нурий с родителями этого бы, кажется, не заметили. Я пригляделась к поведению остальных местных и пришла к выводу, что отношение к начбезу действительно стало особенным: аборигены словно смотрели сквозь Гаранина, да и сквозь других мужчин в такой одежде, очень немногочисленных, тоже. Интересно, в чем тут дело? Рабочие комбинезоны вроде бы никого не смущали…

Штаны с рубашками даже раздавали в специальном закутке, отделенном от прочих одежных завалов. Я попыталась проявить любопытство и выпросить себе похожее, но они даже слушать не стали. Это не для женщин – и все, и никаких объяснений.

Подумав, на конфликт я не пошла и не стала хватать вещи без разрешения. Мало ли как отреагируют! Понятия «преступность» местные, кажется, тоже не знали, но большой вопрос, до какой степени.

Зато Гаранин в этом ларьке отыскал для себя темно-серый комплект вместо своего слишком яркого, чем весьма озадачил наших спутников.

– Почему нельзя? – не выдержал наконец полковник.

– Можно, но…

– Это вредно? Меня в такой одежде убьют? – продолжил допытываться он.

– Нет, но это же… некрасиво! – почти со священным ужасом сообщил Нурий.

– И что? – кажется, такого ответа Гаранин ожидал меньше всего.

– Как – что?! Ни одна женщина не обратит на такое внимания. Ты, конечно, странный и вряд ли кого-то заинтересуешь, но… зачем?

Мы с полковником озадаченно переглянулись и совместно насели на блондина. Результат вызвал у меня истерическое хихиканье, а у начбеза – пару бранных слов.

Мы подозревали в этой одежде какой-то подвох. Думали, что носят ее изгои, преступники, больные, еще что-то вроде этого. А все опять сводилось к взаимоотношению полов. Такие наряды выбирали те, кто по каким-то причинам не мог соперничать за женское внимание. Ну там увечные или генетически дефектные, которые не ощущали в себе стремления к слиянию. И вообще, вдруг женщина захочет оценить, так сказать, товар лицом со всех ракурсов, что для этого, штаны снимать?

– Зар, тебе там маячок не ответил? – шепотом спросила я, когда мы выходили из одежного закутка.

– Нет, – разбил мои надежды Гаранин. – А что?

– Хочу подальше от этого безумия, – призналась честно. – Я уже почти согласна выживать в лесу. Ты слышал, что она про слияние говорила?!

Полковник только усмехнулся выразительно, а потом меня опять подхватила за локоть Унка.

– Зачем общаться с этим существом? – пренебрежительно бросила она. – У тебя такой огромный выбор! Посмотри, ведь каждый из них готов на все ради твоей благосклонности! Разве это не прекрасно?

– Наверное, – дипломатично согласилась я.

Пытаться объяснять собственную жизненную позицию тут бесполезно, проще промолчать. Я же не собираюсь перекраивать их и учить жить, это не мой мир, чужая культура. А мне бы в свою, домой, к любимым ускорителям и генераторам пространственных искажений. И побыстрее, потому что, выслушивая все это, я буквально чувствовала, как тупею: от стресса отмирают именно те нейроны, в которые записаны образование и профессиональный стаж.

Но абстрагироваться полностью, не принимать близко к сердцу не получалось: в нашем-то мире тоже есть люди с похожей логикой, уж мне ли не знать. Глобально я не имела ничего против существования аборигенов, это их жизнь и их выбор, но… Пусть они живут подальше, а меня верните на «Черного лебедя»!