Никто из присутствующих никогда ничего подобного не слышал. Сестры Лапоэр решили, что все произошло из-за них, поэтому Грейс прижалась к Маргарет, а Аделаида — к мисс Освальд. Все были испуганы криками и плачем Кейт, которая сдержать себя уже не могла.

Бледная и дрожащая леди Джейн, подойдя к лестнице, умоляла объяснить ей, в чем дело. Кроткая миссис Лейси пыталась утихомирить Кейт, но это было все равно, что успокоить бурю, налетевшую на их дом. Леди Барбара приказала было Кейт идти в свою комнату, но это только усилило истерику.

Наконец мисс Освальд, умевшая лучше чем кто-либо обращаться с капризами маленьких девочек, подошла к Кейт и спокойно, но твердо произнесла:

— Позвольте мне, милая, отвести вас наверх. Я вам помогу. Там вы, по крайней мере, не будете никого беспокоить!

Кейт разрешила увести себя наверх. Правда, девочка на каждой ступеньке останавливалась, но добрая рука направляла ее движение, а твердый убедительный голос заставлял делать следующий шаг.

Добравшись наконец до своей комнаты, Кейт, рыдая, упала на постель, не обращая внимания на разговор, который происходил за дверью между мисс Освальд, леди Барбарой и миссис Лейси. А разговор этот, между прочим, шел о том, что с юной графиней нет никакого слада и что из девочки ничего путного не получится.

Когда же наконец Кейт обрела способность говорить, слова полились из нее сплошным потоком. Она кричала, что во всем мире нет ребенка несчастнее ее, что тетка никогда не была с ней добра и никогда не доставляла племяннице никакого удовольствия, что быть графиней невыносимо, что единственное ее желание — вернуться домой к папе, Мэри и Сильвии и что никто не хочет ей в этом помочь.

Мисс Освальд обошлась с несчастной Кейт как с полупомешанной, то есть оставила ее говорить сквозь слезы все, что ей вздумается, старалась не возражать и ждала той минуты, когда рыдания и жалобы утомят девочку.

Между тем маленьким гостям пришло время возвращаться домой. Гувернантка встала и спокойным ровным голосом объявила, что ей нужно уйти. Затем она выразила надежду, что все сказанное перед этим Кейт было не более как глупое недоразумение и что графиня Кергвент сейчас вместе с ней спустится вниз и выскажет тетушкам свое сожаление относительно доставленного им беспокойства.

Кейт наотрез отказалась. Ей неприятно было выставить напоказ свое опухшее, заплаканное и покрытое красными пятнами лицо. Девочка была искренне огорчена, она испытывала ужасную неловкость и лишь повторяла:

— Я не могу… не могу… никого не могу видеть!

— В таком случае я прощусь за вас с Маргарет и ее сестрами, — сказала мисс Освальд.

— Да, пожалуйста, — Кейт от стыда не могла говорить.

— Передать что-нибудь вашим тетушкам? — спросила мисс Освальд.

— Я… не знаю… Только не пускайте никого ко мне!

— Не передать ли леди Барбаре, что вы слишком утомлены и сейчас не можете разговаривать и что завтра утром скажете ей, как сожалеете обо всем случившемся?

— Да, хорошо, — сказала Кейт не совсем охотно. — Ах! Зачем вы уходите? — прибавила она.

— Мне очень жаль, душа моя, но я должна. Матушка Аделаиды и Грейс не любит, когда ее дочери остаются в гостях позднее того часа, в который обычно ложатся спать.

— Как бы я хотела, чтобы вы остались! И чтобы вы были моей гувернанткой! — воскликнула Кейт, прижимаясь к мисс Освальд, которая нежно и с сожалением целовала ее.

Когда дверь за ней закрылась, из глаз Кейт опять потекли слезы. Ей показалось несправедливым, что у маленьких Лапоэров, у которых, кроме матери и отца, есть еще такая милая гувернантка, а у нее только грустная и мрачная миссис Лейси!

Однако единственным желанием девочки было избавиться на этот вечер от всяких посещений и разговоров, поэтому Кейт быстро разделась, сама, как умела, заплела себе волосы, помолилась Богу и, бросившись в постель, укрылась одеялом с головой, решив притвориться спящей.

Стыд ее был искренним. Подобные припадки бешенства находили на нее и в былое время, но с тех пор она уже выросла. Последний случай такого рода, впрочем, еще остался у нее в памяти. Это было как раз после смерти ее тетки, миссис Вардур. Когда грустная тишина в доме пошла на убыль, дети, забывшись, снова принялись за шум и веселье, которые мало-помалу перешли в ссору. Чарли обидел Кейт, Кейт ударила Чарли, пришла Мэри и, огорченная их дурным поведением в такое время, наказала Кейт за драку, а проступок Чарли оставила без внимания. Кейт тогда так страшно раскричалась, так зарыдала от этой несправедливости, что на шум пришел сам мистер Вардур, серьезный, грустный и строгий. После этого происшествия Кейт часто приходилось слышать от папы просьбу облегчать заботы бедной Мэри, а от Мэри — просьбу не огорчать папу. Это удерживало малышку от капризов, и, если ей и случалось иногда выходить из себя, теперь она уже всегда чувствовала сильное раскаяние и стыд.

Теперь Кейт испытывала те же ощущения. Она вспоминала о своих удивленных и испуганных подругах и была уверена в том, что лорд Лапоэр больше не позволит своим дочерям играть с такой дурной девочкой, как она. Пожалуй, она этого и сама хотела, потому что, как ей казалось, после такого стыда она никогда не могла бы вынести свидания с ними.

Услышав, как захлопнулась за Лапоэрами наружная дверь и как отъехал их экипаж, Кейт стало немного легче. Уткнув голову в подушку, она залилась тихими, но горькими слезами.

Кто-то постучал в дверь, она не ответила. Потом раздался нерешительный голос тетки Барбары:

— Кэтрин!..

Кейт опять ничего не ответила. Дверь отворилась, и послышались шаги, заглушаемые шуршаньем шелкового платья. Девочка чувствовала, что тетка смотрит на нее. «Не лучше ли прямо сейчас попросить прощения и покончить со всем этим?» — подумала Кейт, но не решилась поднять голову. Шаги стали удаляться, и шорох платья стих.

И тут глупый ребенок пожалел об упущенной возможности. Отчаянный страх за завтрашний день овладел Кейт. Она боялась не наказания, нет! Ей будет отчаянно стыдно вновь выслушивать завтра рассказ о ее слезах. И почему только она сейчас так струсила и не окликнула тетку?!

По прошествии некоторого времени в комнату тихо вошла Жозефина со свечой, чтобы убрать лежавшее на полу платье. Ее Кейт не боялась, но утешения и ласки горничной могли только еще больше расстроить ее, поэтому юная графиня ни единым движением не подала виду, что не спит.

Француженка имела привычку разговаривать сама с собой, и Кейт слышала ее тихий шепот:

— Заснула… И спит как крепко… Ох и нехороша была сегодня малышка, какой крик подняла! Точь-в-точь, как миледи, ее тетка… Такой же дьявольский характер!

Кейт едва сдержалась, чтобы не выдать себя. И только когда дверь затворилась, она начала разгневанно метаться с боку на бок, до того запутавшись в широких простынях, что под конец имела вид египетской мумии, спеленатой по рукам и по ногам.

«Ах ты, скверная француженка! — думала Кейт. — Ах ты, льстивая бестия, всегда приходящая ко мне с таким приветливым лицом! Всех вас ненавижу! Это у меня-то дьявольский характер?! Это я-то похожа на тетку Барбару? Завтра же расскажу это теткам, пусть они выгонят тебя вон!»