— Ооо, друг, так это ж недалеко от столицы нашего необъятного союза! Девоньки, вы слышали, откуда он пожаловал? — те утвердительно кивнули. — Ну-ка, сотворите чаю нашему подмосковному гостю.

Продавщица вернулась, пробила мне продукты, за которые я расплатился карточкой с только что полученной от товарища внушительной суммой. Шоколад я сунул в карман, а мясо с апельсином развернул и начал есть. Из разных комнат магазина показались еще несколько женщин и мужчин — все они сели в круг рядом, но чая себе не налили.

— Девоньки, поделили удальца? — улыбнулся охранник своим коллегам.

— Маринка говорит, что он к ней пойдет. А я говорю, чтоб с Маринкой ко мне приходил. У меня водка есть из Астаны, — она демонстративно поставила бутыль на стол, а Маринка потупила глаза. — А еще вид на парк.

— Ну, что скажешь, молодец? — обратился ко мне охранник.

— Спасибо за предложения, у меня поезд в три ночи.

— Ох, и ладно! Тогда давай рассказывай, ты здесь что делаешь?

— Проездом я, путешествую. Скоро в Новосибирск отчаливаю.

— Я так же, как и ты, раньше путешествовал. Себя искал, понимаешь, и весь СНГ в поисках объехал. И что? Нашел себя в родном Петропавловске. В других городах я чужой, а здесь свой, хоть и плотят мало, — охранник перевел взгляд с меня на ладони с растопыренными пальцами, которые он принялся крутить. — Петропавловск — самый низкооплачиваемый город в Казахстане, но цены на продукты здесь одни из самых высоких. Все из-за границы с Россией! Казахи с русскими — это 60 на 40, многие наши давно мигрировали в Челябинск, Омск и Новосибирск. Особой разницы в менталитетах я не вижу, поэтому свалить просто, — мужчина остановился и глубоко вдохнул воздух, хлебнул чай, при этом издав звук, с которым это делают все дедушки. — А мне и здесь хорошо. Здесь моя семья.

Мы около часа пили чай и говорили про нелегкую судьбы жителя Петропавловска, а после продавщицы подарили мне литровую водку и выгнали во двор с закрытием магазина. Я вышел посереди улицы, умыл лицо дождем и откусил шоколадку. Это был лучший кусок шоколадки, который попадался мне, к тому же еще и с вафлей. Он хрустел, таял во рту, расплываясь сладостью по губам, и, пережеванный, нанесший добро, падал в желудок. Расплываясь в удовольствии, в ночи я побрел к вокзалу через весь город. На втором этаже вокзала расположились тетеньки в палатках. У одной из них я попросил зарядить телефон. «Услуга предоставляется, стоимость тридцать тенге», — оттараторила она заспанным еле открывающимся казахским ртом. Услышав, что я еду в кругосветку за сотку, тетенька посмеялась и принялась объяснять, как это позорно — клянчить услуги без денег. После пятиминутного урока она всунула зарядку в розетку и закрыла окошко. Ко второй продавщице я пришел подготовленным и попросил кипятка. «Услуга предоставляется, стоимость двадцать тенге!» — выдала она заученную схему. Услышав, что прошу забесплатно, она была готова рвать и метать, спрашивая у меня, кто будет платить за газ, свет, электричество и воду. Спустя десять минут активных нравоучений она влила кипяток в стакан и обиженная ушла смотреть телевизор.

Десятый день путешествия подходил к концу. Я вспомнил, чего ж такого случилось за это время, и понял, что доволен как слон. Мне всегда было тяжело хранить крупицы искренних чувств в ячейках памяти — со временем они затирались напильником обыденности. На спасение приходили лист бумаги и черная ручка. Я открыл тетрадь и попытался стать продолжением своим мыслям, обрекая их в слова. После пятнадцати минут стараний пришлось признаться — получалось это откровенно паршиво. Тогда я составил список из десяти человек, оказавших на меня большое влияние, которых хотелось хлопнуть по плечу и сказать теплое «спасибо». После этого признания самому себе правда начала литься проще. На листе бумаги сначала неуверенно, а затем более твердо стали появляться мои страхи и барьеры. «В этом путешествии я буду их ломать. Правил существовать не будет, посмотрим, что из этого выйдет». Мне хотелось разрушить всю пирамиду ценностей, старательно выстраиваемую институтами семьи, школы, университета, работы, разгромить все то, во что я искренне верил. Я прощался со своими устоями, зачеркивая их жирной черной линией и запивая прекрасным чаем «Гринфилд» с мелиссой, покуда гудок поезда не ознаменовал возвращение в Россию.

В этот безрадостный день Петр, бомж-старожил новосибирского вокзала, в очередной раз не смог опохмелиться и тем самым оказался в состоянии дополненной реальности (обычно реальность дополнялась потоком цивилизованных туристов, предназначенных исключительно для побора их излишних средств). С чувством осадочного влияния ежевичной настойки на сей раз в вагоне номер шесть он увидел существо с большим синим рюкзаком, всем своим видом показывающее равнодушие к человеку без места жительства. Это было худшим развитием — ни о каком опохмеле речи быть не могло, и Петр отправился горевать до следующего дня, сулившего гораздо большее количество туристов. Существо же с синим рюкзаком вышло на середину площади Гарина-Михайловского и прокричало громким спертым голосом: «Ну, здравствуй, Сибирь-матушка!» На что сидевшие голуби с отвращением завертели крыльями, а бабушки — пальцами у висков.

Тем временем, не обращая внимания на птиц и пенсионеров, я достал из рюкзака светлое полотно, заготовленное еще с Москвы. «Здравствуй. Я еду вокруг света за 100 дней и 100 рублей. Просто скажи „Привет!“» — было написано зеленым по белому. Я уже опробовал его в Казани, где за весь день со мной поздоровался один человек, после немедля перешедший на противоположную сторону улицы. Предстояло проверить, как оно работает по эту сторону Урала. Я накинул полотно на рюкзак, рюкзак на плечи и зашагал по улице Челюскинцев. «Береги зубы смолоду», «Шагом марш за ноутбуком», «Коммунистическая партия — твоя опора» — сообщали мне серые информационные щиты с обоих сторон улицы. «Город большой, но провинция», — твердо оценил я — по наружной рекламе всегда можно понять размеры поселения. Мне давно хотелось попасть в Сибирь, которая казалась дикой, холодной и недоступной, а ее столица, стало быть, являлась концентрацией всего этого. На деле же предо мной развесил свои улицы, сталинки и кустарники типичный российский город — возможно, Петрозаводск или Уфа. «Новосибирск так Новосибирск!» — согласился я и попробовал затеряться в толпе, собравшейся рядом с цирком. Надежда, что кто-то все же последует инструкции, висевшей сзади рюкзака, не отступала. «Чего встал с такой махиной, людям пройти мешаешь», — посетовала женщина сбоку. «Молодой человек, вам в лес надо, а не в город», — сообщил мне свои стереотипы мужчина с пузом слева. Оценив перспективы знакомств, я оставил цирк позади и проследовал на станцию «Маршала Покрышкина», где уговорил школьников пропустить меня по месячному проездному. Для путешественника, который приноровился жить, есть и передвигаться автостопом, самыми большими тратами в городе остается проезд на общественном транспорте — его оплата всегда случайна.

Двумя неделями ранее мне написал парень по имени Игорь Попелюх. Сообщение его было простым и внятным: «Алоха! Чувак, будешь в Новосибе — трезвонь. Впишу без проблем!» Сказано — сделано, я протрезвонил во все его социальные сети, переехал Обь по метромосту и, выйдя на «Студенческой», пошел в сторону Горского микрорайона. Эти места могли бы быть каким-нибудь Перово в Москве, но рынок с бабушками и носками, стихийно самоорганизовавшийся по правую сторону улицы, холод и воздух из леса, насыщенный пылью, выдавали — мы находимся в Сибири.