— Открой дверь, — раздельно процедил он. Чейна передернуло, но он тут же овладел собой и размеренным шагом вышел из гостиной. Вернувшись, он протянул Торету запечатанный воском конвертик.

— Это тебе, хозяин.

Письмо?! Торету страшно хотелось попросить Чейна прочитать, что там написано, но он опасался, что выставит себя невежественным слабаком. Сломав печать, он развернул записку и прочел одну-единственную фразу:

Навещу тебя около полуночи со сведениями касательно твоей прежней жизни в Миишке. Будь один.

Подписи не было.

— Что это? — живо спросила Сапфира. — Приглашение? Будет бал?

Читать Торет умел не очень хорошо, а потому он перечитал записку дважды, прежде чем до него дошел смысл каждого слова. И тогда он взволновался не на шутку.

По всем тавернам и трактирам побережья болтали о том, как «охотница» из Миишки уничтожила в городе всех вампиров, что на деле было совсем не так. Торет-то уцелел. Он наслушался столько разнообразных слухов об этом событии, что давно уже был сыт ими по горло. Впрочем, в последнее время об этом вспоминали все реже. Но сейчас, когда Торет отупело воззрился на загадочную записку, воображение его заработало с лихорадочной силой. Никто, совершенно никто не знает о том, что когда-то он жил в Миишке. Что, если на самом деле уцелел не только он?

Что, если Рашед, суровый пустынный воин, ускользнул от врага и теперь пришел в Белу, выследив своего старинного спутника — того, что так позорно бежал прочь из города, бросив его и Тишу?

Этот высокомерный, надутый, самодовольный сукин сын… Образ рослого и статного вампира-суманца совершенно заполнил мысли Торета, напрочь вытеснив довольство, которое тешило его душу в нынешнем, новом существовании. Рашед, с его прозрачно-голубыми, такими нехарактерными для суманца глазами, с его нелепым кодексом чести, с его умением подчинять и властвовать… При одной мысли, что Сапфира могла бы подпасть под его сокрушительное влияние, Торет содрогнулся всем своим существом.

Сколько там еще осталось до полуночи?

— Чейн, — проговорил он быстро, — возьми плащ своей госпожи и отвези ее туда, куда она пожелает.

Сапфира на миг нахмурилась, но затем лицо ее прояснилось. Торет знал, что компания Чейна ей не слишком-то по душе, но, по крайней мере, она сможет покрасоваться в обществе в своем новом платье. Чейн медлил, не спеша исполнять приказ.

— Ну?! — рявкнул Торет.

Чейна опять передернуло, и он, одарив хозяина откровенно злобным взглядом, послушно направился к двери.

— Да не нужен мне плащ, — капризно протянула Сапфира, — того и гляди, платье помнется.

— Без плаща ты будешь выглядеть неуместно, — сказал Чейн. — Приличные женщины не выходят вечером без плаща.

— Вот я буду еще тебя спрашивать, как мне одеться! — огрызнулась она.

— Чейн прав, — сказал Торет. — Надень плащ.

Сапфира без особой охоты, но все же подчинилась, взяла плащ, который Чейн держал в протянутой руке.

— И поторопитесь, — прибавил Торет. — До полуночи недалеко. Скоро трактиры начнут закрываться.

Чейн с подозрением глянул на него, затем — на скомканную записку. Торет поспешно затолкал ее под тунику и, схватив бледную руку Сапфиры, запечатлел на ней нежный поцелуй.

— Смотри, дорогая, повеселись так, чтобы у тебя нашлось что мне рассказать по возвращении.

Сапфира в ответ лишь бегло улыбнулась. Она явно так и не решила для себя — то ли злиться на то, что Торет отсылает ее «прошвырнуться» в компании Чейна, то ли торжествовать, что он все-таки исполнил ее каприз.

— Не пойду же я в этом платье в вонючую пивнушку! Мне нужны деньги, да побольше.

Волнение, охватившее Торета, уже больше походило на страх. Он сорвал с пояса кошелек, сунул его Сапфире:

— Этих денег тебе хватит с лихвой.

Восторженно ахнув, Сапфира танцующим шагом направилась к двери. Чейн последовал за ней.

— Береги ее! — крикнул вслед ему Торет. А затем они ушли, и он остался совершенно один.

Теперь у него было время поразмыслить здраво. Может быть, он со страху напридумывал себе всяких глупостей? Что бы ни болтали о событиях в Миишке, в одном все россказни совпадали. Все указывало на то, что обугленные кости Рашеда остались на пепелище таверны, которая принадлежала треклятой охотнице. Однако если Рашеда и впрямь больше нет на свете — кто тогда мог написать эту записку? Никто в Беле понятия не имеет о том, что Торет раньше жил в Миишке.

У входа раздался стук, и Торет оцепенел.

Вопреки всем своим здравым рассуждениям он почти был готов к тому, что, открыв дверь, обнаружит за ней Рашеда. Крысеныш бросился бы к черному ходу — и был таков, но Торет не собирался вот так, за здорово живешь, уступать пришельцу свою территорию. Здесь хозяин — он, а Рашед пускай катится ко всем чертям! С этой мыслью он твердым шагом подошел к двери, рывком откинул засов и распахнул дверь.

Перед ним стоял совершенно незнакомый человек. Ростом он был выше Торета, хотя и намного ниже Рашеда. Средних лет, с ухоженным, гладко выбритым лицом, с темными аккуратно подстриженными волосами — только на висках белеют небывало яркие пятнышки седины. Незнакомец был закутан в черный плащ из тонкой дорогой шерсти.

— Добрый вечер, — промолвил он хорошо поставленным голосом. — Благодарю тебя за то, что отослал из дома своих сотоварищей. Известие, которое я принес, касается твоего прошлого, а тебе, быть может, не захотелось бы, чтоб они это услышали. — Он помолчал, окинув взглядом Торета. — Надо сказать, ты сильно изменился. Могу я войти?

Незнакомец говорил так, словно хорошо знал Торета, и тот, совершенно сбитый с толку, нерешительно топтался на пороге. И все же его мучило любопытство. Откуда этот человек может так хорошо его знать? А впрочем… Если Торет и не узнает ничего нового, он прикончит этого типа — и делу конец. С этой мыслью Торет посторонился:

— Входи, конечно.

Незнакомец вошел в дом и, пройдя в гостиную, огляделся.

Торет с силой втянул ноздрями воздух, чтобы уловить запах крови своего загадочного гостя, глубоко вдохнул — и задерживал дыхание до тех пор, пока глаза его не раскрылись, залитые чернотой огромных зрачков. Всеми своими чувствами, недоступными смертному человеку, Торет сосредоточился на незнакомце и…

И ничего не почувствовал.

Не было ни запаха крови, ни живого, щекочущего ноздри тепла, словно в теле этого человека не билось сердце и кровь не бежала по жилам. Одно это уже показалось Торету подозрительным, но самое главное — он не чуял вообще ничего. Даже вампира или иного Сына Ночи можно учуять — от него исходит холод, как от смертного тепло, — но странный ночной гость как будто и не существовал вовсе. Лицо, голос, звук шагов, шорох одежды — а за ними пустота.