— Речь идет о подаче воды! — воскликнул король.

— Да, государь. У меня уже все готово, — спокойно ответил Уикхем.

— Королеве необходима подогретая вода…

Кожа у короля когда-то была светлой, но за многие годы, проведенные под солнцем и дождями, она потемнела и покрылась морщинами. А каким замечательным лицом наградил его Бог! Чего стоят эти голубые глаза, острые, как у ястреба, сидевшего на его руке (король как раз взялся снимать колпачок с ловчей птицы). А какой живости и изящества исполнено каждое его движение! Вот он одной рукой расстегнул плащ, стряхнул его с плеч и бросил пажу, который следовал за ним по пятам. Как же я сразу-то не узнала короля Эдуарда? На поясе его висел кинжал в украшенных самоцветами ножнах, шляпу венчало лихо воткнутое павлинье перо, заколотое брошью с рубином. Да и без блеска этих драгоценностей я должна была узнать его. В нем чувствовались огромная внутренняя сила, привычка повелевать и требовать беспрекословного повиновения.

Вот, значит, каков он, царственный супруг королевы Филиппы. Я была ослеплена, поражена и подавлена.

Я застыла на месте, сердце бешено колотилось, а в мыслях было одно: как жалко я выгляжу в этой затрапезной одежде, да еще у ног тряпкой валяется донельзя потрепанный плащ! Но король не смотрел на меня. Разве могли сравниться мои лохмотья с одеждой последней служанки в этом дворце? Он подумает (если вообще даст себе труд обратить на меня внимание), что я нищенка, пришедшая выпрашивать милостыню на дворцовой поварне. Даже ястреб поглядывал на меня так, словно я была грызуном, который годился ему на поживу.

Король величественно взмахнул рукой.

— Прочь! Все прочь отсюда! — Собаки в едином порыве послушно бросились вон из зала. — Уилл… Я осмотрел то место, где ты предложил поставить банный домик… — Он дружелюбно похлопал Уикхема по плечу. — Где тебя носило?

Меня он просто не замечал. Даже беспощадный убийца, сидевший на его руке, заслуживал большего внимания — король в эту минуту рассеянно поглаживал перья ястреба.

— Я ездил в Баркинг, государь, в аббатство Святой Марии, — с улыбкой ответил Уикхем.

— В Баркинг? Боже, что ты там делал?

— Выполнял поручение королевы, государь. Она пожертвовала средства на сооружение новой часовни.

— А, да-да, — кивнул король. — Я и забыл. Это очень ее утешает, а видит Бог, ее мало что может порадовать теперь! — Наконец-то он мельком взглянул на меня. — А это еще кто? Она служит у меня? — Он снял шляпу с пером и рубиновой застежкой и совершенно серьезно склонил голову, пусть и считал меня простой прислужницей. Мельком взглянул на мое лицо. Я с запозданием сделала еще один реверанс. Король, вздернув подбородок, перевел взгляд на Уикхема. — Ты говоришь, что был в аббатстве Святой Марии. Ты что же, Уилл, помог кому-то из сестер сбежать оттуда?

— Ее велела привезти королева, — скупо улыбнулся Уикхем.

Голубые глаза снова оглядели меня.

— Вероятно, одна из ее сироток и бродяжек, о которых она заботится ради спасения души. Как тебя зовут, девушка?

— Алиса, государь.

— Рада удрать из монастыря?

— Рада, государь. — Я чувствовала это всем сердцем, и радость не могла не прозвучать в голосе.

И Эдуард рассмеялся так весело и заразительно, что и я не могла не улыбнуться.

— Я тоже обрадовался бы. Служить Богу — дело хорошее, но не все же двадцать четыре часа в сутки. А что ты умеешь? — Он нахмурился, словно не мог представить, будто я хоть что-то умею. — Играть на лютне? — Я отрицательно покачала головой. — Петь? Моя супруга любит музыку.

— Не умею, государь.

— Ну, наверное, у нее были причины позвать тебя сюда. — Он потерял ко мне интерес и отвернулся. — Но если ее это обрадует… Ко мне!

Я вздрогнула, решив, что он зовет меня, но король щелкнул пальцами поджарому алаунту, который снова забрел в Большой зал и шел вдоль гобеленов, принюхиваясь к какому-то запаху. Пес подбежал, стал ластиться, тереться о ноги хозяина, а тот взял его за ошейник.

— Скажешь ее величеству, Уилл… Нет, пожалуй, ты пойдешь со мной. Поручение королевы ты уже выполнил, теперь ты нужен мне, чтобы решить, где построить банный домик. Джослин! Джослин! — громко позвал король.

Человек, до того скромно ожидавший за портьерой, подошел к нам.

— Слушаю, государь.

— Отведи эту девушку к королеве. Ее величество велела привезти ее. Так вот, Уилл… — И они с головой погрузились в свои замыслы. — Думаю, я нашел идеальное место… Дай мне только избавиться от всех этих собак и птиц… — Король тихонько свистнул ястребу и зашагал к выходу из зала, Уикхем за ним. На меня они больше не обращали внимания. Ни один, ни другой. Жаль…

Сэр Джослин (позднее я узнала, что он управлял дворцовым хозяйством) поманил меня пальцем за собой, но я, колеблясь, обернулась вслед уходящим. Уикхем кивал головой и разводил руки — наверное, показывал размеры здания, которое ему представлялось. Оба смеялись, и громкий голос короля перекрывал звучавший тише смех Уикхема. А потом он исчез вслед за королем, будто последний оставшийся у меня друг покинул меня. Единственный друг. Конечно, никаким другом мне он не был, но с кем еще я была здесь знакома? Его грубоватую доброту я не забуду. Что же касается короля, то я ожидала увидеть корону или хотя бы золотую цепь, указывающую на его положение, а не свору собак с ястребом. Однако невозможно было отрицать, что величие монарха так же непринужденно окутывало его, как легкая летняя накидка.

— Идем же, девушка. Я не могу ждать тебя целый день.

Я вздохнула и пошла за управляющим — выяснять, что ждет меня в качестве одной из сироток и бродяжек, о коих печется королева. Четки, которые до сих пор сжимала в руке, я опустила за пазуху и пошла, куда было велено.

В покоях королевы стояла тишина. Не найдя в передней ни души, кому он мог бы просто передать меня, сэр Джослин постучал в дверь, услышал позволение войти и вошел, потянув меня за собой. Я оказалась на пороге большой, залитой светом комнаты. Она была так расцвечена красками, в ней царило такое оживление, там было столько очаровательных дам, что меня это захватило даже сильнее, чем торжественное величие Большого зала. Здесь была совершенно особая атмосфера. Все мыслимые цвета и оттенки платьев превращали дам, заполнивших комнату, в порхающих волшебных бабочек. Я вытаращила глаза. Дурные манеры, конечно, но красочное зрелище так захватило меня, что я просто стояла и таращилась. Они весело переговаривались за вышиванием, к услугам желающих были книги и настольные игры — и ни одна не носила на голове унылый апостольник или надвинутое на брови покрывало. Моим глазам и ушам предстал целый новый мир, о котором я прежде и представления не имела. Дамы беседовали и смеялись, кто-то пел под чарующие звуки лютни. Здесь тишину не приветствовали.

Среди них я не увидела королевы. Как не увидела, к своему облегчению, и графини Кентской. Управляющий обвел присутствующих глазами и высмотрел ту, кого искал.