Но ничего не вышло, вы перепутали форму с содержанием. То, что было лишь шелухой, призванной упростить понимание для определенной культуры, вы записали в постулаты. Вы все извратили, переврали, добавили отсебятины. Не видя очевидных ответов, вы придумали их сами. А затем, водрузив свои извращенные домыслы на стяги, вы погрязли в хаосе и междоусобице.

— Звучит не слишком лестно…

— Наблюдая все это, мы ужаснулись. Решили направить на Землю новых эмиссаров. Вторых.

Среди них оказался и я. Я думал, что не все еще потеряно, что мы сумеем исправить положение, я верил в вас. Мы пришли в начале четырнадцатого века по вашему летоисчислению. Теперь нас было шестеро.

Но мы опоздали. Здесь — среди людей — стало совершенно понятно, что увещевать человечество отныне бесполезно. Приняв это, остальные, те, что в истинном обличье, отвернулись от вас. Расписались в поражении и бросили.

А что оставалось нам? Найти свою мученическую смерть, как и положено? Но ради чего? Ради кого? Ради людей? Нужно ли им это? Изменит ли это что-нибудь? И мы решили — не дождетесь. Раз уж так сложилось, что мы оказались среди вас, раз уж сложилось, что контроль над телом позволял нам постоянно сохранять молодость и жить многие века, то отчего же не воспользоваться этим? Раз вам — младшим детям Архитектора — можно упиваться мирской жизнью, так и мы — старшие — имеем на это право. И мы разбрелись по миру. Каждый занялся тем, чем пожелал. Лишь изредка мы пересекались друг с другом, но никогда больше не упоминали о нашей миссии. Потому что ее больше нет.

Грассатор взял свою чашку, глотнул остывший кофе. Вера допивала вторую кружку. Оба молчали, оба смотрели куда-то в пол. Тишина висела долго, очень долго.

— Ты понимаешь, как трудно во все это поверить? — произнесла наконец Вера, не поднимая глаз.

— Догадываюсь.

— Я, может быть, и хотела бы. Я видела подтверждение твоим словам своими глазами. У всего этого должно было быть объяснение, и ты мне его дал. Наверное, так и есть. Но я просто не могу…

— Это нормально. Защитная реакция мозга. В конце концов, для тебя мало что меняет — знаешь ты все это или нет. Так зачем же мучиться? Я обещал рассказать и рассказал. Остальное — твое дело.

Вера кивнула, поднялась с кресла, собрала чашки.

— Знаешь, Грасс, думаю, что нужно поспать. На сегодня с меня хватит. К тому же до рассвета осталась всего пара часов, а у русских есть поговорка — «утро вечера мудренее». Вот только меня беспокоит… если восстановился ты, то…

— Вряд ли он решится напасть так скоро. Мы можем быстро срастить ткани, но на это тратится слишком много калорий. Организм измотан, чтобы восстановить тело полностью, нужно восстановить энергию, а на это требуется время. И все же ты права, я для него — как маячок, оставаться со мной опасно, и мне лучше уйти. Это не твоя война.

— Нет, — воскликнула Вера и тут же выругала себя за поспешность. Могла бы подержать паузу дольше. — Если не нападет, то и черт с ним, а мне будет спокойнее оттого, что… Тебе принести подушку или ты собираешься «отключать мозг частями»?

Грассатор улыбнулся:

— Еще не решил, но от подушки не откажусь.

Начальник безопасности Ярослав Баншеев, или, как его именовали в далекой молодости девяностых годов, Ярик, появился в комнате охраны, как всегда, неожиданно. Невысокий крепыш с бычьей шеей, в костюме он выглядел уже совершенно квадратным и неповоротливым, но оба охранника, заступившие на дежурство в эту ночь, знали — это лишь видимость.

— Здорово, шеф, — махнул рукой младший из двух охранников.

Ярик не ответил, прошел к столику, на котором, кроме недоеденных бутербродов, стояла кружка с чем-то пенистым.

— Это квас там у Борьки, — быстро пояснил второй охранник, постарше. — Чего мы, не знаем, что ли, что нельзя?

Ярик понюхал содержимое кружки, поставил ее на место.

— Увижу с пивом или травой… — пробасил он.

— Да ну ты что!

Схватив надкушенный бутерброд, Ярик подошел к четырем мониторам на просторном столе у окна с пуленепробиваемым стеклом. Один из них, как обычно, показывал здоровые кованые ворота в высоком кирпичном заборе, сверху защищенном красивыми фигурными, но оттого не менее острыми кольями. Второй демонстрировал пятачок перед воротами. Третий и четвертый выводили изображение роскошного особняка с разных углов.

— Все спокойно, — заметил молодой, тот, кого звали Борькой, — Семеныч только что просматривал.

Не обратив внимания на реплику подчиненного, Ярик откусил бутерброд и, роняя изо рта крошки, начал щелкать клавишами второго и третьего мониторов, переключая видеокамеры. Действительно все спокойно. Как всегда. Но Баншеев был из тех людей, бдительность которых не обманывают ни несколько тихих ночей, ни несколько сотен тихих ночей.

Ярик взглянул на часы. Половина третьего.

— Если что — сообщите, — велел он.

— Конечно, шеф, — отозвался Борька, пытаясь изобразить улыбку. Педантичность шефа его изрядно раздражала.

Баншеев доел бутерброд и уже повернулся к выходу, как вдруг его взгляд привлек второй монитор. Перед воротами стоял человек.

Ярик приблизился к экрану, пытаясь рассмотреть припозднившегося гостя. Внушительный рост, джинсы и матерчатая куртка с накинутым на голову капюшоном.

Начальник безопасности ощупью отыскал рычажок управления камерой, толкнул его вперед. Изображение приблизилось, но, несмотря на высокое разрешение и режим ночного видения, рассмотреть лицо не удавалось — мешал капюшон.

— Кто это? — пробормотал Семеныч из-за плеча шефа.

— Мужик какой-то, — ответил Борька.

— Да что ты?! А я думал — баба голая!

— Заткнитесь, — прошипел Ярик.

Камера была замаскирована под элемент декора на воротах так, что ее нельзя было обнаружить и днем, а на виду оставалась лишь пустышка в видеофоне. Это сделали для того, чтобы хорошенько рассмотреть любого посетителя, убедиться, один ли он, и при этом не раскрывать преимущества раньше времени.

Ярик увеличил изображение незнакомца еще немного, дождался, когда подстроится разрешение.

И тут мужчина посмотрел в камеру.

От неожиданности Ярик вздрогнул сам и услышал, как отшатнулись от монитора охранники.

Глаза мужчины страшно и неестественно горели в зеленоватом изображении ночного видения, что в принципе обычно, но сейчас отчего-то пробирало до костей. Губы скривились в усмешке и задвигались. Микрофона в камере не имелось, но все трое тут же поняли, что он произнес. «Откройте».

— Нужно открыть, — прошептал Борька.

Ярик посмотрел на него:

— Охренел? Идите и встаньте у ворот. Узнайте, чего ему надо.