Пойми, я старше тебя и я женщина. Мой муж выжмет из тебя деньги, а потом эта история забудется, и для меня все останется в прошлом, и я кану в забвение, как и тысячи других несчастных женщин до меня, и все будет точно так же и сто лет спустя. Но, Эдвард, помни одну вещь. Не обманывай меня, ибо я не из тех, кто готов с этим мириться. Наберись терпения и дождись конца. Такое не может длиться долго, и я никогда не буду обременять тебя. Не бросай меня и не заставляй меня ревновать, ибо я не смогу этого вынести, я действительно не смогу, и я за себя не ручаюсь… я могу устроить скандал, или убить себя… или тебя, не знаю, что именно, но что-то точно сделаю.

Ты едва не привел меня в бешенство на днях, когда беседовал с мисс де ла Молль… да-да, я все видела… я давно подозревала тебя, и порой мне кажется, что ты влюблен в нее. А теперь, сэр, я скажу вам все, как есть: думаю, этого меланхоличного разговора нам хватит на месяц вперед. Почему ты пришел сюда этим утром, как раз тогда, когда я хотела выкинуть тебя из головы на час-другой и подумать про мой сад? Полагаю, это была хитрость со стороны мистера Квеста, привести тебя сюда. У него явно что-то на уме, я поняла это по его лицу. Впрочем, с этим ничего не поделаешь, и, коль вы здесь, мистер Эдвард Косси, скажите мне, как вам нравится мое новое платье. – С этими словами она сделала книксен. – Черный, как видите, в тон моим грехам и чтобы подчеркнуть мой цвет лица. Мне кажется, он подходит мне идеально, не так ли?

Он отвернулся и ничего не сказал

– Очаровательно, – сказал Эдвард, деланно рассмеявшись, ибо ему было не до смеха. – А теперь я скажу тебе все, как есть, Белль. Я не собираюсь проводить здесь все утро, обед, и так далее. Это смотрится не очень хорошо, если не сказать больше. Готов поспорить, что половина бойсингемских кумушек глаза проглядели, наблюдая за входной дверью, чтобы увидеть, сколько времени я здесь проведу. Я пойду в контору и вернусь в половине третьего.

– Какой замечательный повод избавиться от меня, – сказала она. – Но, пожалуй, ты прав, а я хочу заняться садом. До свидания, и не опаздывай, потому что я хочу совершить приятную поездку в замок. Думаю, мне нет необходимости предупреждать тебя, чтобы ты был здесь вовремя, если ты хочешь увидеться с мисс де ла Молль, не так ли? До свидания, до свидания.

Мистер Квест шел на собрание церковных старост с улыбкой на благородном лице и с гневом и горечью в сердце.

– Я поймал ее на этот раз, – сказал он себе. – Ей не откажешь в искусстве притворства, но как она невольно заливается краской, стоит ей услышать его имя! Но она умная женщина, моя Белль… как тонко она уладила вопрос с обедом и как храбро отстаивала свои интересы, когда однажды прижала меня к стенке по поводу Эдит и своих денег, и сумела выторговать для себя приемлемые условия.

Да! Это худшее из всего. Теперь у нее есть на меня кнут, и если я разоблачу ее, она разоблачит меня, и нет смысла отрезать себе нос, чтобы насолить своему лицу. Но погоди, моя прекрасная леди, – продолжал он со зловещим огнем в серых глазах. – Я еще расквитаюсь с тобой. Дай тебе веревку, и ты повесишься. Ты любишь этого Косси, я это точно знаю, и я буду не я, если не смогу заставить его разбить тебе сердце. Ба! Ты даже не знаешь, из какого материала скроены мужчины. Не будь я сам влюблен в тебя, мне было бы наплевать. Если бы… а вот и церковь.

Человеческое существо – весьма сложная машина, способная почти, если не полностью, одновременно преследовать и воплощать в жизнь огромное количество самых различных интересов и планов. Например, мистер Квест, сидевший по правую руку от настоятеля в ризнице красивой старой церкви в Бойсингеме, вел оживленную и даже теплую дискуссию со старшим пастором об особенностях работы в церкви XIV века, к коей он, несомненно, проявлял живой интерес и в чем разбирался гораздо лучше, чем сам викарий. В эти минуты в нем было почти невозможно разглядеть то коварное, мстительное существо, вслед за которым мы только что прошествовали к церкви.

Но в конце концов, такова человеческая натура, хотя, возможно, ее видят иначе те, кто пытаются ее рисовать, те, кто привыкли красить злодея черной краской, словно это сам дьявол во плоти, а добродетельную героиню изображать такой чистой и сияющей, что нам начинает казаться, будто мы слышим у нее за спиной шелест крыльев. Редкие люди совершенно добродетельны или совершенно дурны. Более того, по всей вероятности, подавляющее их большинство не хороши, и не плохи – на это им просто не хватает сил. Однако, время от времени, нам встречается дух, обладающий достаточной волей и оригинальностью, чтобы перетянуть чашу весов в ту или иную сторону, хотя даже тогда противоборствующая сила, будь то добро или зло, постоянно стремится к равновесию. Даже самые закоренелые злодеи имеют искупительные качества и праведные инстинкты, и их мысли не всегда сосредоточены на дурных поступках.

Например, мистер Квест, один из злых гениев этой истории, если дело не касалось его личных интересов и страстей, был человеком чрезвычайно щедрым и утонченным. Сколь невероятным это не покажется вам, но на его счету было немало добрых дел во благо его более бедных соседей. Не секрет, что порой он «забывал» выставить счет за свои услуги, что, безусловно, является самым высоким и редким проявлением земной добродетели, какую только можно ожидать от адвоката. Более того, это был в высшей степени культурный человек, одержимый читатель классики, пусть даже в переводах, а не в оригиналах, обладавший тонким вкусом в художественной литературе и поэзии, и поистине глубоко разбиравшийся в археологии, особенно в том, что касалось культовых сооружений. Иными словами, он всячески стремился к респектабельности.

Его самым горячим стремлением было занять высокое положение в графстве, в котором он жил, и быть принятым в ряды местной аристократии. Он ненавидел адвокатскую практику и стремился накопить достаточно средств, чтобы иметь возможность, наконец, распрощаться с ней, дабы предаться роскошному и культурному безделью. Надо сказать, что в жизни он всего добился сам, будучи сыном бедного сельского дантиста. Верно и то, что он начал жизнь с хорошего образования, которым он главным образом был обязан собственным трудам, а не чему-то еще. Будь его натура умеренной, с перевесом чаши весов в сторону добра, а не зла, это был бы человек, способный пойти очень далеко, ибо в дополнение к своим природным дарованиям он обладал великим трудолюбием.

Увы, к сожалению, это был не тот случай. Его инстинкты в целом были дурными инстинктами, а его страсти – будь то ненависть или любовь, или жадность – обычно овладевали им с такой чрезмерной силой, что он на время становился совершенно бесчувственным к правам или чувствам других людей и был готов на любые подлости ради достижения собственных целей. Иными словами, родись он в хорошей семье и получи приличное состояние, вполне возможно, – при условии, что в какой-то момент жизни эти его сильные страсти не вынудили бы его ступить на скользкий путь, – он жил бы жизнью добродетельного и уважаемого человека, и умер с чистым именем, оставив после себя счастливую память. Увы, судьба привела его к антагонизму со всем миром, одновременно наделив его подспудным желанием быть частью этого мира, и это желание сделалось его главной целью. Затем, чтобы окончательно погубить его душу, обстоятельства ввели его в искушения, избежать которых ему не дали неопытность и безудержная сила его страстей.