И она гонит его прочь взмахами рук, словно надоедливое насекомое.

Панталоны? Мы что, внезапно перенеслись в Англию? В пятидесятые?

Каран давится второй раз за вечер.

— Тетя Бу, я что, похож на шмеля, что вы меня так выгоняете? И потом, это шорты! Бермуды, а не панталоны.

— Шорты, шморты, какая разница! Нечего тебе тут делать. Иди, займись чем-нибудь полезным!

— Все в порядке, Шейла-диди, пусть остается. — Моя любящая мать входит и треплет Карана за щеки, как будто ему все еще четыре года.

Она принесла инвентарь, необходимый для демонстрации невесты: большой, только что начищенный серебряный поднос, на котором стоит наш лучший английский фарфор. Когда-то дедушка с бабушкой получили его в подарок на свадьбу, со временем подарили его моим родителям, и теперь он ждал возможности перейти ко мне. На фарфоровых тарелках лежали самосы, бисквиты с кремом и малай педа (маленькие комочки блаженства из сахара, крема и муки). А также исходили ароматным паром шесть чашек дивного чая.

А не стащить ли мне один педа? Наверное, не стоит, иначе я рискую вырваться из этого платья, как обрюзгший супермен, и остаться в одном белье. Как же я хочу есть!

Понятно, отчего выбран именно серебряный поднос. Нужно непременно продемонстрировать гостям, что мы в состоянии оплатить свадебные хлопоты. Разумеется, это должно быть сделано тонко, чтобы не намекнуть родным возможного жениха, что они беднее нас. Ну а какой намек может быть тоньше серебряных предметов в повседневном обиходе?

— Кажется, пора и тебе подыскать жену, — угрожающе бросила тетушка Карану. — Только сначала обрежь свои длинные грязные космы! И научись носить штаны! Только посмотрите на эти тощие волосатые ноги! Будто паучьи лапки! Хвала небесам, что у тебя их только две, а не восемь! А то и на две такие ноги желающих еще надо поискать!

— Доверься мне, плохого не посоветую, — подмигивает мне Каран. — Пока, куколки! — Одной рукой он обнимает маму, а пальцами второй стискивает щеки тетушки Бу так, что у нее выпячиваются глаза и нос.

— Что тебе насоветовал этот глупый мальчишка? И, кажется, он назвал нас куклами?! — Тетушка с большим подозрением смотрит в удаляющуюся спину племянника.

Ну да, пронзительно яркой куклой в тунике с узором из концентрических кругов.

— Да будет тебе, Шейла-диди. Может, и хорошо, что он здесь. Поможет Зое немного успокоиться.

Как же, успокоиться! Мама пытается вручить мне тяжелый поднос. Не понимаю, зачем Карану блог? Из него мог получиться отличный мозгоправ, ну, во всяком случае, из тех, кто прекрасно запутывает за деньги. А бывают ли они другими?

— Мам! Не могу я нести этот тяжеленный поднос! Я вообще двигаться не могу в этом тесном платье! Пусть угощение подаст Мала!

— А вдруг именно она и понравится молодому человеку? Что ты скажешь, если жених предпочтет тебе служанку? — шепчет тетушка Бу, пока мама открывает мне дверь.

Для справки: Мала, наша кухарка, дожила до сорока пяти лет, родила троих детей и похожа на кастрюлю.

— Зоя, это древняя традиция. Так принято делать. Мы же не можем просто привести тебя в комнату и сказать: «Вот она! Ну, как она вам?» Пожалуйста, не надо со мной все время спорить, — говорит мама наполовину просящим, наполовину приказным тоном.

— Ерунда какая! Почему бы не вспомнить еще одну древнюю традицию и не завесить мне лицо этой дупаттой?[12]

Красный шифоновый шарф, который должен изящно обвиваться вокруг моей шеи или свисать с одного плеча, решил сместиться ниже и теперь изображает длинный хвост.

— Ну давай сделаем так только сейчас, один раз. Больше ты этого делать не будешь, — уговаривает она.

Я не вполне понимаю, чего мне больше не придется делать. Знакомиться с выбранными мамой молодыми людьми или таскать тяжелые подносы?

— Ну все, пошли. Чего мы ждем? — Шейла Бу выгоняет нас из прохладной комнаты с кондиционером в душный коридор, в котором видны только плотно закрытые двери и редкие пейзажи на стенах.

Ладно, хорошо, я справлюсь. Я справлюсь. Представляю себе плохой индийский фильм, комнату, в которой полно волосатых главных героев и бездарных героинь. Меня охватывает непреодолимая неловкость.

Шейла Бу и мама нервно болтают, сдавив меня с двух сторон, пока я иду по длинному коридору. Неловкость переходит в панику. Как же чешется мокрая спина!

Дверь гостиной драматично распахивается, и холодный синтетический воздух смешивается с теплым и влажным. В комнате с кремовыми стенами темная мебель мерцает бликами от ламп. Приглушенные голоса внезапно замолкают на полуслове.

Время плохого кино. Мотор!

К нам поворачиваются шесть голов, включая папину, и я завидую своей кошке: мне немедленно хочется вылететь отсюда и забиться под кровать в своей комнате. Шесть пар глаз открыто оценивают меня с головы до ног.

Расслабиться. Надо расслабиться.

А вот и он, юноша, главный герой. Если его можно так назвать. Определенно антимачо: напрочь лишен цвета, на лице ни эмоций, ни жизни. Безвольно прямые волосы тщательно расчесаны, намаслены и уложены с педантичной точностью. По моей спине струится ручеек пота. Видимо, от разочарования.

Нет, ну а кого я ожидала увидеть? Брэда Пита?

Круглое лицо папы поблескивает очками и излучает тепло и гордость. Показывая меня гостям, он как бы говорит: «Вот, посмотрите на мою умную, успешную, образованную девочку!»

Может, мне надо распустить хвост и рассказать им про Нью-Йорк. Прямо здесь и сейчас. Вот это будет поворот! Интересно, как быстро от нас сбегут Шармы после такого объявления?

Старшие мужчины семейства Шарма, дополнительный комплект волосатых героев в картине, развалились на коричневом двухместном диванчике. Дядюшка, кажется, известный врач, онколог, Шейла Бу говорила об этом перед выходом из моей комнаты. Держу пари, она уже успела прикинуть его доход. Мужчины семейства Шарма кивают мне и отстраненно улыбаются. Дядюшка бросает взгляд мне за спину и покачивается, будто оглушенный. А, это он увидел тетушку Бу в ее платье.

Две гостьи, злодейка и ее сообщница, оккупировали большой кожаный диван напротив того, на котором сидят мужчины. Вот они без стеснения рассматривают, от кудрей на макушке, пытающихся освободиться от заколки, до ненакрашенных ногтей на пальцах, торчащих из открытых серебристых босоножек. Когда их взгляды останавливаются на моей талии, они обмениваются взглядами, полными неприкрытого ужаса.

Я чувствую себя голой, как в десять лет, когда мои кузены, Юви и Таня, распахнули дверь душевой, увидели мой выпирающий живот и стали показывать на него и смеяться. Мне кажется, что с меня содрали кожу и теперь показывают мои окровавленные внутренности на потеху