Начать с двери — помните, Луиза утверждала, что дверь в библиотеку была открыта, когда она уходила в магазин, и закрыта, когда она отправилась звать Кэтрин к обеду. Но экономка объяснила это просто: Кэтрин сама закрыла дверь, потому что из холла сквозило. Что ж, вполне возможно.

Перейдём к жалкой коллекции инсинуаций паршивца Тодда. Любопытно, эти его намёки на тайну Донны Корвин связаны с тем, что она не была родной матерью Кэтрин, или имеют под собой какую-то иную причину — реальную или вымышленную, — засевшую в его вывихнутых мозгах? И это его утверждение, что по поводу инцидента с автомобилем Кэтрин говорила правду. Стоит разузнать обо всём этом побольше, хотя… принимая во внимание источник информации, сомнительно, есть ли там что разузнавать. По словам матери Тодда, мальчишке доверять нельзя.

Едва я подумала о Барри Лундквист, как сразу вспомнила настойчивые намёки Тодда на тайную причину развода родителей. Но каким боком увязать это со смертью девочки, ума не приложу.

А что там я раскопала касательно Донны? О'кей, согласна: мачеха порой бывает не хуже, а то и лучше родной матери. Но сказать по правде, когда читаю в газете о каком-нибудь гнусном преступлении, совершённым родителями по отношению к собственному ребёнку, мне куда легче принять это, если злодей оказывается отчимом или мачехой. И не стоит забывать, Донна унаследует долю Кэтрин, которая составляет более трёхсот тысяч долларов.

И всё же не могла я представить эту женщину в роли убийцы. Её горе казалось таким глубоким, таким неподдельным. Не может она быть столь хорошей актрисой. Но тут внутренний голосок любезно напомнил: «Сама знаешь, ты и раньше ошибалась».

Так, минутку. Но ведь и у Тодда имелся мотив, верно? Не нужно быть миссис Фрейд, чтобы определить, как он ревновал всех подряд к своей юной родственнице. Допустим, Сондра Кинг выходила из комнаты Тодда в тот самый момент, когда экономка крикнула Кэтрин, что она, мол, идёт в магазин. При открытой двери парень запросто мог её услышать. И что помешало бы ему прокрасться вниз и разделаться с ненавистной девчонкой?

Хм… с трудом как-то верится. Пусть этот ребёнок невыносим, но ведь ему всего двенадцать. И не говорите мне, что детки и помоложе становятся хладнокровными убийцами. Разумом я понимаю, что так бывает, но переварить сложновато.

Кроме того, всякий раз, стоило мне углубиться в умозрительные заключения по поводу этого дела, суть, будто тина, поднималась со дна и плескала мне в лицо: полиция отвергла возможность убийства.

Ох, как же мне хочется поскорей встретиться с сержантом Якобовичем!

* * *

Вечер пятницы у меня был расписан по минутам. По дороге с работы зайду в прокат и возьму видеокассету. И не абы какую. Что-нибудь этакое добротное, старенькое и душещипательное вроде «Пародии на жизнь» (которую я и видела-то раза три-четыре, не больше), или «Задворки» (на сей раз версию с Сьюзен Хейуорд), или «Незабвенный роман» (любую версию). Определённо, я была настроена всласть поплакать. Почему? А бог его знает.

Так или иначе, наведаться в видеопрокат мне в тот вечер было не суждено — благодаря звонку от Харриет Гулд, моей соседки из квартиры напротив.

— Я хотела узнать, — робко начала она, — занята ли ты сегодня вечером, а если нет, то не пообедаешь ли со мной и Папиком?

— Попиком? — едва не задохнулась я.

— Да нет, Папиком, моим свёкром. Помнишь его?

Разве такое забудешь?

— А он снова приехал из Флориды? — глупо спросила я. И поёжилась.

— Только до завтрашнего утра! — захлёбываясь словами, поспешно ответила Харриет. — А у Стива вечером собрание, вот я и решила пригласить Папика поужинать и надеялась… что ты к нам присоединишься.

Ясное дело, рано или поздно всем нам придётся помереть, верно? Так вот, если б можно было выбирать, я бы предпочла, чтобы причиной моей смерти стали закупоренные холестерином сосуды как результат неумеренного потребления — в первоклассном кафе — чудесного, толстенького и горяченького сандвича с пастрами.[2]Ну а если у них кончится пастрами, сойдёт и солонинка. Но при всём том, что у меня буквально слюнки текли от одной мысли о вкусной еде, ничто не могло вернее отбить аппетит, нежели встреча с Папиком Харриет.

С Папиком Гулдом (он же Гус, он же Яйцечёс — особенно в кругу ближайших родственников) я познакомилась, когда он навещал сына и невестку в апреле и Харриет уговорила составить им компанию за ланчем. Поверьте, такую ошибку дважды не совершают.

— Нет, спасибо, поспешно отклонила и предложение. Объяснения, на мой взгляд, не требовалось.

— По-моему, он стал гораздо мягче со времени последнего приезда, — сообщила Харриет чуть ли не шёпотом.

— Рада за него. Но я всё равно пас.

— Пожалуйста, Дезире! Мне нужна моральная поддержка! — не отставала Харриет. — Умоляю тебя! — В её голосе сквозило отчаяние.

Уж и не знаю, тронули меня мольбы Харриет или удивительно зримый образ великолепного сандвича с пастрами и капустным салатом, картошечкой фри и солёным помидорчиком, но неожиданно я услышала собственный голос: — Так и быть, сдаюсь. — И, проклиная себя за мягкотелость, добавила: — Но ты у меня в долгу. Вечном.

* * *

Харриет и паскуда Папик поджидали меня перед конторой в шесть часов. Едва Папик узрел меня, его физиономия расползлась в широченной ухмылке, а вставные зубы ярко засияли на фоне золотистого флоридского загара. Этот старичок, разменявший девятый десяток, был одет очень опрятно: ладно сидящее коричневое твидовое пальто, отполированные до блеска тёмно-красные ботинки и коричневая шляпа. Шляпку он поспешно сорвал с убелённой сединами головы и учтиво поклонился. Глядя на него, такого маленького, субтильного — при росте в метр шестьдесят он весил не больше пятидесяти кило, — трудно было поверить, что за столь кротким фасадом прячется монстр.

— Ну-с, миссис Шапиро, — радостно заговорил он, — как же я рад вас видеть! Хорошо выглядите, между прочим. Особливо для девушки ваших лет. — Он игриво подмигнул и ткнул мне под рёбра скрюченным подагрой пальцем.

Харриет съёжилась.

На такси мы добрались до большого, запруженного посетителями ресторана на Нижнем Ист-Сайде, где Папик причащался в свои прошлые визиты в Нью-Йорк.

Неприятности начались с супа и продолжались до самого десерта.

— Хочу грибной суп с перловкой, — объявил он угрюмому официанту; высокий и тощий, тот выглядел не намного моложе Папика.