Уже год он усиленно занимался парашютным спортом и общей физической подготовкой. На промежуточной медкомиссии военком ставил его в пример другим призывникам: смотрите, мол, какими должны быть советские солдаты. Поэтому армии Веденеев не опасался и, даже наоборот, воспринимал ее как свежий ветер в знойный день. Когда еще представится возможность попутешествовать за счет Министерства обороны, да еще с автоматом в руках? Волновало его другое – Марина. Сможет ли она его дождаться? Будет ли верна? Разлука ведь предстоит немалая, целых два года. Они никогда не расставались на длительный срок, поэтому испытание их чувствам предстояло серьезное.

Тревожило и то, что сразу по возвращении домой Маринка будет сдавать экзамены в медицинский институт и поступит наверняка. С ее-то успеваемостью! А там у нее начнется совсем другая, незнакомая ей прежде жизнь. Совершенно новые впечатления, иной образ жизни, знакомства….

Последнее обстоятельство как раз и волновало Максима главным образом. Знакомства…. Их он опасался больше всего и одновременно понимал неизбежность новых встреч своей девушки с другими парнями. В любом случае будут какие-то совместные торжества, вечеринки с шампанским, танцы….

Максим на секунду представил, как его Маринку провожает домой какой-то высокий брюнет, и, обессиленно застонав, опустил голову на песок. Конечно, друг детства Пашка Вьюхин обещал присмотреть, но ведь сутками караулить ее он не сможет при всем уважении. Да-а, проблема!

Приподнявшись на локтях, Максим окинул взглядом береговую линию и, не увидев свою девушку в прибрежных водах, обеспокоенно сел, закрываясь ладонью от солнца. Вдруг чьи-то влажные ладони нежно легли Максиму на глаза. От неожиданности он вздрогнул и осторожно, боясь спугнуть счастья миг, накрыл эти тонкие прохладные кисти своими теплыми ладонями.

– Оля! Я знаю, что это ты! – нарочито громко сказал Максим и перехватил Маринку за запястья.

– Оля? Какая такая Оля?! – послышался над головой звенящий шутливым гневом голосок.

– Ой! Это ты, Маринка! – развивая шутку, виноватым голосом залепетал Максим. – Извини, милая, я что-то перегрелся сегодня.

– Все, дорогой! Развод и девичья фамилия, – принимая игру, шутливо сказала она и попыталась освободить стиснутые Максимом нежные запястья. Но не тут-то было. Будущий десантник легко контролировал ситуацию. Марина в конце концов сдалась и, кусая Максима за ухо, окутав его мокрыми волосами, прошептала: – Я улетаю ближайшим рейсом, мои адвокаты свяжутся с вами, Максим Сергеевич, отпустите, от ваших лап у меня будут синяки.

– Ни за что! Как мне искупить свою вину?

– Придется вам меня поцеловать тысячу раз.…

– О! С превеликим удовольствием! – С этими словами Максим вскочил на ноги и принялся целовать хохочущую, пахнущую морем девушку: – М-м! Какая ты солененькая!

Марина, слабо сопротивляясь, смущенно поглядывала на загорающих рядом пляжников:

– Максим! Ну, хватит! Я пошутила, не надо меня чмокать, люди же кругом…

– Это даже хорошо, что люди. Это просто здорово! Пусть все видят, какая у меня русалка есть. Пусть завидуют…. Лю-у-ди-и! За-ви-дуй-те мне-е-е!

* * *

…Солнце уходило за горизонт, беспокойно оглядывая выброшенное на каменистый берег безжизненное тело. «Мне жаль тебя, мальчик, но ты сам предпочел этот путь. У тебя был выбор, ты мог сейчас сидеть в уютном клубе и самозабвенно перебирать любимые тобой струны, но ты не смог предать своих друзей и поэтому стал чище и светлее. Но даже за это надо платить, платить вообще надо за все. Это только кажется, что кому-то что-то дается даром, но это не так.

Я полюбило тебя, потому что ты, подобно мне, стал излучать свет, и я буду тебе помогать. Но это не значит, что тебе будет легко. Самые тяжелые испытания я посылаю своим самым любимым детям, и пока ты здесь, ты должен решать свою главную задачу. Поэтому – дыши, дыши и действуй, а я всегда буду рядом. Я буду в тебе…»

К свободе ведет лишь одна дорога: презрение к тому, что не зависит от нас.

Эпиктет

Впервые о своем будущем Егор Чайка задумался, заканчивая восьмой класс поселковой школы. Все прожитые им до этого четырнадцать лет сливались в его сознании в череду однообразных, совершенно похожих один на другой безрадостных дней. Мирская жизнь не обещала ничего нового и в будущем. Егор точно знал, как он проживет всю свою будущую жизнь: окончив восьмилетку, пойдет учеником судового моториста в отцовский рыбколхоз, потому что другой работы для мужчин в его родном поселке не было, и, сдав несложный экзамен, многие годы будет слушать монотонный стук неторопливого дизеля, не обращая внимания на свои почерневшие от машинного масла и соляра руки.

Теоретически можно было, конечно, продолжить образование, но для этого два года придется ездить каждый день на автобусе в находящуюся в райцентре десятилетку. Сорок километров туда и столько же обратно, и это изо дня в день в течение двух лет. Ради чего? Чтобы потом вновь прийти в родной рыбколхоз, но уже со средним образованием?

Посоветовавшись с отцом, Егор решил от этой затеи отказаться. В техникум, а уж тем более в институт ему не поступить наверняка, а для каботажного моряка восемь классов и так избыточное образование.

Был еще вариант поступить в ПТУ, куда брали без экзаменов, и остаться в райцентре, но перспектива жизни в беспредельных и грязных общежитиях тихого по характеру и скромного по натуре Егора не прельщала. Дома ему было уютнее и спокойнее.

Итак, оставался рыбколхоз и его родной, облизываемый со всех сторон соленой гладью поселок, в котором ему предстоит провести всю свою жизнь.

Егор честно себе признавался: особой любви к морю он никогда не испытывал. Наверное, чтобы его любить по-настоящему, думал он, надо родиться где-нибудь в холодной Воркуте, чтобы длинной полярной зимой каждый день засыпать с мечтами о теплом морском прибое. Егор воспринимал море как что-то само собой разумеющееся, как ежедневный атрибут его однообразных будней. По-настоящему он любил совсем другую стихию – небо.

Лет с десяти, как только ему было позволено самостоятельно гулять за пределами своего двора, маленький Егор стал уходить в степь и там, лежа на какой-нибудь выцветшей под солнцепеком сопке, часами завороженно смотрел в бездонную голубую даль.

Что-то необъяснимое происходило в его душе в такие минуты. Мальчику казалось, что его маленькое тело переставало существовать как часть материального мира, оно просто растворялось в воздухе, а его дыхание начинало плавно сливаться с прозрачной высотой бескрайнего небесного горизонта. Оставив на земле все свои мысли, Егор медленно, словно надутый гелием воздушный шар, замирая от восторга, поднимался вверх. Там, в облаках, ему не было страшно, совсем наоборот, его завороженная невесомостью душа испытывала совершенно неземной восторг и счастье. Пожалуй, это были единственные мгновения, когда Егор чувствовал неутомимый пульс Жизни.