– Ну, ты даешь! – пораженный рассказом, выдохнул Максим. – На полжизни мог в тюряге оказаться.…

– Ну, не надо сгущать тон, не забывай, кто мой папа. Да и мама не из последних.

Последнюю фразу Алексей произнес очень спокойным и уверенным голосом. Такого хладнокровного тембра Максим от друга не слышал ни разу. Так мог говорить только очень уверенный в себе человек, имеющий за своей спиной железобетонную, не пробиваемую никем и ничем стену. Впервые за все время совместной службы Максим почувствовал между ними классовое различие. Сведи их судьба на гражданке, еще неизвестно, стал бы Алексей его другом. Удивительная штука армия, подумалось ему в тот момент, всех стрижет под одну гребенку. И здесь, в горах, никто не сделает тебе скидку на твое непролетарское происхождение – ни свои, ни чужие….

– Ну, так вот, – продолжал тем временем свой рассказ Алексей, – отхлебнув из фляжки, – брал я у них баксы по трешке, а сдавал по пятерке местным барыгам. И жизнь у меня, надо сказать, наладилась.

С этими словами Гарбуль подложил руку под голову и мечтательно закатил глаза.

– Долги раздал за месяц, и пошло-поехало.… Новые шмотки, японские магнитофоны, девочки только самые-самые, валютные бары, рестораны.… Не поверишь, Макс, – Алексей повернулся к другу, глаза его горели, – выхожу после занятий, меня у входа такси караулит. Беру девчонок и качу в самый престижный на всю республику ресторан. Подъезжаю к кабаку, там меня уже швейцар в ливрее встречает и двери мне открывает. Здрасте, говорит, Алексей Васильевич, как поживаете? Это он мне, 18-летнему пацану, прикинь?! Ты вообще, что такое ресторан приличный, представляешь?

– Нет, не представляю, – простодушно признался Максим, почесав затылок, – я до армии только в кафе-мороженое с Маринкой ходил. Там швейцаров не было.

– Кафе-мороженое, – передразнил Макса Алексей. – Пломбир за двадцать четыре копейки и яблочный сок за десять?

– Ну, примерно так, – пожал плечами Максим, – иногда коктейль еще….

– А я этому швейцару задрипанному только за то, что он дверь передо мной открывал, червонец отваливал, – ухмыльнулся Алексей.

– Десять рублей? Швейцару?! – только и смог выдохнуть изумленный Максим.

– И таксисту полтинник за то, что он меня поджидал у входа, пока я нагуляюсь. …

Полтинник таксисту? Боже, такие большие деньги! Максим не мог прийти в себя от всего услышанного. В голове промелькнули купленные ему бабушкой на шестнадцатилетие кроссовки за двадцать два рубля. Тогда ему казалось, что это целое состояние.

– …За пачку фирменного «Мальборо» я платил официантам по пятерке, представляешь, Макс? За пачку сигарет – пять рублей! – Алексей сел и, достав из штанов помятую пачку «Донских», помахал ею в воздухе: – А теперь вот это дерьмо бесплатное курю и радуюсь. Тьфу!

Алексей в сердцах хотел было бросить сигареты на землю и даже было замахнулся, но, секунду подумав, положил их обратно в карман.

«И еще долго будешь курить», – неожиданно мелькнула в голове у Максима некрасивая злорадная мысль.

– Ну, дальше-то чего было?

– А дальше все рухнуло в один день как карточный домик. Взяли меня «обэхаэсники» с поличным при пересчете денег. Очередной барыга, который у меня баксы брал, оказался их стукачом. Сдал меня со всеми потрохами. Изъяли у меня полторы тысячи долларов, студенческий билет – и под белы рученьки в кутузку. Просидел я в одиночной камере всю ночь, чуть с ума не сошел от досады и позора. Такое пятно на всю семью.… Уж думал руки на себя наложить, да нечем было. Ремень и шнурки у меня забрали, а на большее ума не хватило.

– Неужели повесился бы? Ты че, Леха?! – округлил глаза Максим.

– Даже не задумался бы, если было бы на чем, – спокойно ответил тот. – Всю ночь меня дрожь била. Закрою глаза и представляю лицо своего отца, кристально честного офицера, деда, коммуниста с восемнадцатого года…… бр-р-р! – Алексея не на шутку передернуло. – До сих пор как вспомню, так вздрогну. Таких выродков, как я, моя семья еще не знала. – Гарбуль достал пачку «Донских» и, тщательно размяв сигарету, вновь закурил, делая глубокие неторопливые затяжки.

Максим видел, как изменился его друг, дойдя до кульминационной части своего рассказа. Лицо его стало напряженным и злым, а в глазах появилась терзающая душу обида, пронизывающая его воспоминаниями о потерянной сладкой жизни.…

– А наутро меня к следователю повели. Сидит такой плюгавенький за столом обшарпанным и ухмыляется: «Что же вы, мой дорогой Алексей Васильевич, Уголовный кодекс нарушаете в столь юном возрасте, – говорит он мне, а сам студенческий билет мой разглядывает. – Нехорошо, нехорошо. Полторы тысячи долларов – это лет десять тюрьмы, причем строгого режима. Вот так, вляпались вы, мой юный друг, по самое «не хочу». Тут у меня в глазах и потемнело. Чувствую, щас на пол со стула брякнусь, а он мне водички из графина налил и говорит: – «Ну что будем делать с тобой, юноша? Сам расскажешь, у кого валюту брал, или мы тебя попытаем немножко?»

– Неужели так и сказал: «попытаем»? – простодушно переспросил Максим, пораженный нарисованным милицейским портретом, который никак не вязался с безупречным образом любимого с детства легендарного капитана Жеглова.

– Так и сказал, а я понял: мне пришел конец, – продолжал Алексей. – Беру я у него со стола карандаш и говорю: «Дайте мне листок бумаги». – «Вот и славненько! – Он аж засиял весь, думал, что я сейчас признание писать буду. Достает он мне бумагу и говорит: – Давай, мой юный друг, все подробненько излагай: фамилии, адреса, даты —… и помни, чем правдивей будет твое сочинение, тем меньше срок заключения».

Алексей достал новую сигарету и, прикурив от дрожащего окурка, продолжил:

– Беру я карандаш и рисую на бумаге номер телефона, крупными цифрами на весь лист. «Позвоните, – говорю, – по этому номеру и скажите, что я у вас».

Он усмехнулся так недобро: «Никак адвоката решил пригласить, юноша?»

А я знай свое: «Позвоните и скажите, что я у вас». – «Ла-дно, щегол, но на этом наша дружба с тобой закончилась, пеняй теперь на себя». Снимает он трубку и набирает номер. «Майор ОБХСС Ландышев на связи, с кем я разговариваю?» На том конце провода ему представились, и тут…… Ты бы, Макс, видел его лицо!

С этими словами Алексей оживился. Он подложил под себя рюкзак, картинно на него сел и изобразил разговаривающего по телефону следователя:

– «…У меня в кабинете находится молодой человек по фамилии Гарбуль.… Наверное, ваш родственник.… Даже так? Извините. Что он тут делает? Задержан вчера вечером, по подозрению.… Нет, все гораздо серьезнее, валютные махинации.… Да, в особо крупном, полторы тысячи…». Все это он уже говорил, стоя навытяжку, по стойке «смирно». «Нет, ошибок быть не может, давно в разработке…» …Как передать материалы?! Это ведь не ваша компетен…… И тут он весь побелел как мел и сразу обмяк: «Слушаюсь, товарищ полковник, виноват…». И положил трубку. Затем он на меня зыркнул так гневно, весь позеленел от злости да как хватит кулаком по столу, там все приборы канцелярские и подпрыгнули разом. Подошел он ко мне, наклонился к самому лицу и говорит: «Ну, сучонок, повезло тебе с папашей, выкрутился на сей раз. Но знай: обиделся я на тебя крепко. Целый месяц работы коту под хвост, этого я тебе не забуду, заруби себе на носу. А земля – она штука круглая, да и папа твой не вечный…».