Как все уставное относительно и особенно у нас. Отправляем этап. Часть приняли, проверили, часть не поехали. Уполномоченный ругается, мы протестуем. Уполном. прав и мы правы. На случай чего-либо мы будем виноваты, если не отправим людей, тоже мы виноваты. Как-нибудь. Тут еще план, черт бы его затащил в пекло. БАМ — ссылка всем вольным и невольным. Вчерашняя усталость сказывается и сегодня. Было бы отдельное помещение, ушел бы от ребят и лег с семи часов. Здесь же как то неудобно.

Надо же придумать — из матраса сшить юбку, вот и ищи, куда дела и где продала. Надо домой написать. Но что писать? Хочется спать.

Простыла шея. Ни согнуться, ни повернуться. Болит голова и насморк. Съездил на 13-ю и 14-ю подкомандировки. К. о. Сивуха гонит галопом своего серого, а мой черт не дает выйти вперед, храпит, ведет ушами и рвется. А на душе так пусто, что самому жутко.

Кажется, что кругом не живой нормальный мир, а что-то странное, неземное, где я хотя и живу, могу мыслить, но не выражать вслух свои мысли. Двигаюсь, но все это ограничено. Надо всеми моими деяниями тяготеет меч Ревтрибунала. Всегда связан морально: то нельзя, другое нельзя, и чувствуешь себя вместе с обществом душевно, но отделен непреодолимой, хотя и хрупкой перегородкой. Чувствуешь свою силу и в тоже время бессилен и слаб — ничтожен. Безнадежность и апатия, почти отчаяние неосуществимости многого. Ходишь по тропам этого мира вслепую, не зная, что можно и чего нельзя. А мысль что бурав сверлит мозг: «Надолго это? Неужели на всю жизнь? Впереди десять лет жизни, и их не дают прожить по-человечески. Неужели отчаяние?» Приходится бороться за мелочи: баня, сахар, спички, чистое белье и многое-многое другое. А тепло, дрова — это достается чуть ли не ценой жизни. Мы же, охрана, бессильны.

Проходит чистка стрелков. Лучших оставляют.

На этом примере надо учиться. Надоело писать о безобразиях и о плохом. Но что хорошего можно отметить? Разве привезенную политруком белую булку? Составляешь месячный отчет, отчет бамовский, не без туфты. Как будто и дела особого нет, а за делом весь день. К вечеру что-то знобит. Сидишь в шинели у буржуйки, а голова налита свинцом. На случай болезни ни врача, ни медикаментов. Пока да что.

Январь кончился безрадостно и горько. Так же кончатся февраль, март и т. д. Так кончится вся жизнь в БАМе. Сегодня солнце порадовало теплом. Немного пригревает, ну и хорошо. Кашель и головная боль. Постараюсь пересилить. Надо бы сходить на охоту, но как позволит самочувствие? С калужанки скинули тюк з/к. Ну и что ж, ничего не будет. А они пропьют мешок крупы, сахару или еще чего.

Спасибо и на этом скажут, не забывает власть советская нас и здесь.

Сравнительно тепло. Результат генповерки — нет одного человека; куда делся и когда, не известно.

Поднимают в час ночи, встречайте нач. 3-го отдела. Иду со стрелком на Улетуй. Тихо, без шума прошел поезд. Сижу весь день и читаю газеты. Жить стало лучше, жить стало веселей! Где это, спрашиваю я. Уж не у нас ли в БАМе? У нас доедаем последнюю сушеную картошку. Мы пока что живем теоретически газетным материалом. Попробуй, скажи истинное положение вещей, всыпят, закашляешься. Скорей бы сдали перегон. Все же лучше не читать газет, иначе можно сойти с ума. Но почему же? Почему меня выбрали для БАМа? Почему Доронина?

День заметно прибавился. Скорей бы тепло! Буду рисовать, может быть, забудусь.

Ждем с утра пешеходов БАМа. Идут из Свободного во Владивосток в противогазе, с ними собака Джим. Идут в валенках. В спортивном мире давно установлено, что валенки абсолютно не спорт. обувь. Меня мало интересует это мероприятие, когда личная жизнь не жизнь, а жестянка.

Дал им несколько советов полезных, проводил до Журавлей, но все же позавидовал, потому что они все же на много дней избавлены и от набегов, и от БАМа, а разве это плохо?

Два стрелка клюнули. Ну и что же, так, пожалуй, и надо. Ведь все мы в целом ни в чем не видим отрады. Да и нет ничего. Сеченая крупа да мясо. Кто находит развлечение в театре, которого у нас нет. Кто еще в чем. А кто и в вине, благо его покупай, сколько хочешь. Поневоле запьешь. Может быть, мне только кажется, но как будто стало теплей, да и солнце ярче. Иду с политруком на Журавли, а он откровенно жалуется на жизнь. Я его вполне понимаю и сочувствую. Скрывать тут нечего, плохо так плохо. Ну, мало денег, у нас можно послужить годика три. Подзаработаешь деньжат, да и домой, женись после армии. Справить можешь кое-что. А нам? Нам жить надо. Пока в голове один способ уволиться. Заявление с описанием всех прелестей.

Но время покажет. Может быть, и случай подвернется, а он бывает всегда, везде и для всех. День стал заметно длинней.

Лает ночью собака неистово, посылаю дежурного. Слышу:

— Что за люди? Стой!

Вбегает.

— Товарищ командир взвода, спрашивают вас, знают фамилие.

Надо вставать. Лыжники в шлемах, с маузерами. Входят, рассаживаются у печки, греясь. Вроде ничего ребята, но черт их знает, надо разоружить.

Наган в руку, дежурный дрын на изготовку. Снять оружие!!

— В чем дело, тов.! Почему?

— Давайте оружие!

Взял.

— Документы.

Есть и все в порядке. У селектора деж. по 3-й части.

— Как дело, есть сведения?

— Нет!

— Отпустить?

Погрелись, дал по яблоку, отдал оружие, пошли пешим ходом. Проводил до Журавлей, а там еще одного зажали. Строптивый, ну ничего. Молодежь. Пошли на Архару. Неорганизованно, ни питания, ни ночлега. Вот как работают спорт. организации. Вот на что натыкается энтузиазм. А отсюда делай вывод. Много еще надо работать, много надо сломать косности и бюрократизма.

Солнце ласковее греет, даже припекает. И днем уже тепло, 15–18°. Дождемся и мы лета и побегов. Но гнетет недохватка продуктов, недохватка обуви и белья. Обещают все, а в центре — так там считают, что у нас рай. Мы же живем теоретически. Теоретической крупой, жирами и обмундированием. Живем теоретической заботой о себе из центра, и говорят, что это помогает. А мне что-то не верится. Может быть, я человек не такой. Мне дайте самым простым образом, без пафоса и самое необходимое. Сегодня галушки и самодельная лапша. Завтра лапша и галушки и т. д. без конца уже в течение месяца, но это не…

Придется пройти 40 километров. Сколько раз не хотел, но приходится. Обошлось без ходьбы. Правда, прошелся до моста, где не пустили, охрана права, но наше начальство, нежелание или косность, бюрократизм, волокита или, наверно, проще всего, бессилие. Ну да ладно, одно слово — БАМ. На 29-й в 5 [км] грязь, грязь. Надо удивляться, что охрана еще держится. Одним лучше, чем на общих работах, другим надо денег подзаработать, а над некоторыми меч Ревтрибунала. Так и живут. А вот вам культура. У всех по одной простыне, по одному полотенцу. Найдите выход. Надо каждый день умываться и спать на простыне. Стрелки в/н уже раскаялись, раскаялись горько и злорадно. Есть и такие, что меня удивляют. Работали на Беломорканале, на Турксибе, а сейчас в БАМе. Что за люди? Дураки, идиоты или ни на что больше неспособные и не могущие приспособиться в жизни.