— Мистер Робертс? — Глубокое контральто Эванджелины вывело его из состояния задумчивости. — Не повернетесь ли чуть-чуть вправо? Вот так, благодарю вас. — Она едва заметно улыбнулась Эллиоту и снова погрузилась в работу.

— Мисс Стоун! — окликнул он ее. Она вскинула голову и замерла, не донеся кисть до палитры. — Вчера вечером, когда вы назвали мою внешность потрясающей, что конкретно вы имели в виду?

— Боюсь, что я не вполне понимаю вас, мистер Робертс…

— Я хотел узнать, было ли это сказано как сомнительный комплимент. Скажем, какой-нибудь безобразной женщине говорят в утешение, что в ее лице чувствуется сильный характер.

Полные губки Эванджелины тронула озорная улыбка.

— В вашем лице, мистер Робертс, действительно чувствуется сильный характер. Кстати, это и есть самое важное. Когда я пишу портрет с удовольствием, я стараюсь прежде всего выразить на холсте характер человека.

При этих словах Эллиот внутренне содрогнулся. Он отнюдь не горел желанием увидеть на холсте отображение своего характера. И едва ли Эванджелина могла получить от этого удовольствие. Интересно, как бы это могло выглядеть? Как огромная зияющая черная дыра? Или еще того хуже?

Как будто прочитав его мысли, Эванджелина снова принялась за работу и в очередной раз вгляделась в его лицо.

— Будьте осторожны, мистер Роберте. Предупреждаю честно, что могу многое узнать о человеке, просто изучая его лицо.

Эллиот сделал глубокий вдох и попытался промолчать, однако его хваленая шотландская выдержка в присутствии этой женщины дала сбой.

— Допустим, мисс Стоун. Скажите, что же вы видите в моей физиономии?

— Прежде всего ум. Нерастраченную сердечную доброту. Отчаяние. Стремление что-то скрыть и, мне кажется, гнев.

— Понятно, — тихо сказал он. Теперь ему не хотелось продолжать разговор на эту тему. Его охватило непреодолимое желание убежать. Проницательность этой девушки вызвала беспокойство. Но он не мог заставить себя уйти от нее.

— Вы так и не ответили на мой первый вопрос, — сказал он, пытаясь придать голосу некоторую игривость.

Эванджелина покраснела и отвела взгляд.

— Мистер Робертс, вам, несомненно, хорошо известно, что вы необычайно красивы. Уверена, что вам говорили это многие женщины.

— Красив? Я? Возможно, некоторые из знакомых женщин произносили это слово, — нехотя признался он. — Однако необоснованная лесть может мотивироваться самыми низменными побуждениями, не так ли?

Эванджелина опустила кисть в баночку с растворителем и холодно сказала:

— В отличие от прежних эпизодов вашей жизни, мистер Робертс, в основе моей оценки лежат впечатления художника, а не побуждения экономического или плотского характера.

— Сдаюсь! — Пробормотал он, пораженный ее смелостью.

— Лицо ваше притягивает своей силой и правильностью черт, — бесстрастно продолжила она. — Любому художнику бывает особенно приятно, когда его объект обладает внутренней красотой. Как вы. Тогда отпадает необходимость идти на уловки. Я могу быть честной со своим холстом, не опасаясь вызвать разочарование клиента.

— Понимаю.

— Понимаете ли? Скажите откровенно, мистер Робертс, этот портрет действительно предназначен в подарок вашей невесте? Вы не похожи на влюбленного. А ведь только страстно влюбленный мужчина может отважиться отсиживать утомительные сеансы в студии художника.

Эллиот помедлил с ответом, как ему лучше отреагировать на столь тонкое замечание.

— Вы очень проницательны, мисс Стоун, вы меня разоблачили.

— В чем именно, мистер Робертс? Я не вполне поняла вас.

— Моя помолвка… расторгнута, — медленно произнес он. По крайней мере хотя бы это было правдой.

— Понятно. И все же вы приехали. Эллиот пожал плечами.

— Откровенно говоря, я не собирался заказывать свой портрет. Но когда я увидел вас… гм-м… когда я увидел ваши работы…

Эванджелина нахмурила брови:

— Вы хотите сказать, что проделали весь этот путь до Роугем-на-Ли для того лишь, чтобы сказать мне…

— До Роутем-на-Ли? — растерялся Эллиот. Черт возьми, значит, он заехал не в ту деревню?

— До Роутем-на-Ли, — медленно и четко повторила Эванджелина.

— Да, именно Роутем-на-Ли. Я подумал, что прогулка верхом по сельской местности может доставить удовольствие…

— Под проливным дождем? И все для того лишь, чтобы отказаться от портрета?

Эллиот, уличенный во лжи, почувствовал угрызения совести. Как ни удивительно, ему не хотелось лгать Эваиджелине Стоун. Но и правду говорить не хотелось. Надо выбрать что-то среднее. Он улыбнулся.

— Если уж говорить честно, то у меня были кое-какие дела неподалеку отсюда. А когда я увидел, как прекрасны… как прекрасны ваши работы, то не смог устоять.

Эванджелина была в недоумении.

— Как странно! — только и сказала она и возобновила работу. Сеанс продолжался около часу, пока у Эллиота не затекли ноги. Он поднялся с табурета и стал прогуливаться по студии, глядя на картины. Но едва ли замечая их.

Пора. Пора уезжать. Эллиот не мог дольше откладывать неизбежное. У него было более чем достаточно причин, чтобы уехать отсюда, и практически никаких — чтобы остаться. Проблема с Антуанеттой все еще не решена. И в Лондоне ждут дела, а кроме того, его ждет Зоя. Ему давно пора заняться дочерью. Он скучал по ней, а дети в Чатем-Лодже заставили его еще острее почувствовать свое одиночество.

Как только он возвратится в Ричмонд после этого приятного приключения — а это было не более чем неожиданное приятное приключение, — он сразу же отправит Эванджелине письмо с нарочным и приложит чек в оплату заказа, а также извинится за то, что не сможет продолжать позировать. Так будет лучше для всех. Для нее особенно. А ему остается лишь поскорее и навсегда удалиться со сцены.

— Боюсь, мне пора ехать, — тихо сказал он, не поворачиваясь к ней лицом. — Я и без того слишком долго злоупотребляю вашим гостеприимством.

Он услышал, как Эванджелина бросила кисть в растворитель, потом, зашуршав юбками, поднялась, чтобы позвонить. В дверях немедленно появилась угрюмая служанка по имени Полли, и Эванджелина приказала ей позаботиться о том, чтобы из конюшни привели коня мистера Робертса. Потом девушка подошла к нему и, запрокинув голову, заглянула в лицо, а Эллиоту показалось, что она пытается вглядеться в его душу своими огромными голубыми глазами.

— Извините меня за неуместную шутку насчет оплаты моей работы, мистер Робертс, благовоспитанные леди так не ведут себя. Но меня обеспокоило то, что вы необоснованно умаляете собственные достоинства.

В лучах солнца ее белокурые волосы отливали золотом, а глаза приобрели лазурный оттенок. На чистой матовой коже щеки виднелось крошечное пятнышко белой масляной краски. Губы Эванджелины сложились в очаровательную улыбку.