В общем, за те два дня, что трудовая книжка имела несчастье находиться на руках у моей забывчивой подруги (ей понадобилось снять копию для оформления загранпаспорта), документ благополучно улетучился, и девушке пришлось озаботиться получением нового. Старая книжка потом случайно нашлась, и я, как чувствовала, прибрала ее к себе.

Уснула я совершенно успокоенная. Только почему-то сны мне снились не самые приятные. Меня опять выкидывали на свалку, причем я никак не могла найти, где она заканчивается, и, утомившись от бесплодных хождений по грудам мусора, пришла к выводу, что мне отсюда никогда не выбраться и что это, наверное, и есть мое место. Просто раньше я этого не знала и потому предпринимала глупые попытки жить красиво, со вкусом и смыслом.

Будильник трезвонил, а я все бродила по своей помойке и никак не желала пробуждаться. Зато когда все-таки сообразила, что нахожусь в Алкиной квартире, которую, даже несмотря на постоянный беспорядок, помойкой не назовешь, разве что свалкой, от души порадовалась. Затем, так и не успев прийти в стабильно благодушное расположение, преисполнилась самой настоящей ненавистью к проклятым камуфляжникам, обеспечившим мне широкий спектр «восхитительных» ощущений, от которых я, похоже, никогда не избавлюсь.

За завтраком, вместо того чтобы хорошенько продумать, как себя вести с Натальей, я строила планы мести негодяям, которые были исключительно разнообразны по применяемым к ним пыткам, но непременно заканчивались складированием всех участников моего пленения на отходы мясоперерабатывающего комбината.

Немного полегчало, зато аппетит пропал начисто, и из двух сваренных яиц я протолкнула в себя только одно, да и то чуть было не вернула съеденное обратно. Чертыхнувшись, я вылила любовно заваренный чай в раковину и пошла одеваться.

Не знаю, может, мне следовало как-нибудь творчески подойти к выбору одежды и макияжа, но вторая ночь, проведенная на куче отбросов, пагубно сказалась на моем творческом потенциале. Да и неудивительно. Вон в каких роскошных условиях жил и творил Версаче. Не может творческая личность создавать шедевры на навозной куче.

В отсутствие вдохновения я удовлетворилась собственным джинсовым костюмчиком и легким макияжем. Уже через полчаса после пробуждения я запирала входную дверь, и в девятом часу подъезжала в лифте к Наташиной квартире, собираясь пожелать ей доброго утра.

Надавив несколько раз на кнопку звонка, я усомнилась, что хозяйка мне сильно обрадуется. Как и я, она, похоже, считала утро добрым только после двенадцати. Но с другой стороны, я-то себя заставила пойти на жертву! Значит, придется и ей.

Позвонила еще, при этом палец с кнопки не убирала минут пять, и, если девушка способна почивать при таком трезвоне, ее надо срочно познакомить с Аллой. Они просто родственные души, причем, вполне возможно, их как раз всего две и есть. Другие представители гомо сапиенс выдержать подобное и не проснуться, наверное, тоже могут. Но во-первых, опять-таки считаные экземпляры, а во-вторых, только в анабиозе, коме, а также сильном алкогольном или наркотическом опьянении.

Дверь так и не открылась, и я ее пнула сгоряча, сопроводив пинок недобрыми пожеланиями подружкиной родственной душе. Дверь распахнулась.

Не будь я так раздражена, я бы сначала подумала и только после этого шагнула в квартиру. Люди, пребывающие в полном здравии, не держат двери своих жилищ гостеприимно распахнутыми.

Попав внутрь, я остолбенела. Обитательница здешнего гнездышка явно не нуждалась ни в каких посулах и уже имела все необходимое для того, чтобы сограждане причислили ее к новым русским и навсегда отказали в своем добром отношении.

Тот, кто украшал и обставлял жилище, похоже, был настоящим докой в своем деле. И никакой необходимости ограничиваться в расходах не испытывал.

Комната наличествовала всего одна, и это придало мне сил. Лицезреть еще один шедевр я была бы просто не в состоянии. Я и так уже была близка к обмороку от пережитых эмоций. Хорошего понемножку. А уж очень хорошее лучше принимать в гомеопатических дозах. Интересно, а если я продам бабулино наследство, смогу соорудить что-нибудь подобное из собственной квартиры?

Посещение кухни я отложила напоследок, а сначала поспешила в ванную. Обожаю поваляться в пене, понежиться под струями джакузи, и собственную ванную оборудовала, пожалуй, даже лучше комнаты. Но увиденное автоматически низводило предмет моей гордости до положения замызганного санузла в коммунальной квартире. Где чугунная ванна с облупившейся эмалью используется многочисленными жильцами исключительно в качестве емкости для замачивания грязного белья.

Во-первых, по своим размерам ванная годилась под жилье для не слишком требовательной семьи из четырех-пяти человек. И ее даже не было необходимости особенно переоборудовать. Просто разделить помещение стенными перекрытиями — и порядок.

Пол был покрыт небесно-голубым мрамором, а все металлические детали кранов и смесителей были позолоченными и удачно подчеркивали богатство самой ванны, в которой упомянутая семья могла бы нежиться в полном составе.

Перечисленное богатство отражалось в зеркалах, покрывавших не только стены, но и потолок. Еще тут был столик, уставленный баночками и флаконами, свидетельствующими о том, что хозяйка знает толк в косметике для дам среднего возраста, обеспечивающей даже в пятьдесят гладкую, ухоженную кожу, а также элегантный шкафчик, набитый махровыми полотенцами и халатами различного рисунка, но все в той же небесно-голубой цветовой гамме.

Я стояла, придавленная несусветным великолепием, и, несмотря на переживаемый шок, холодела от нехороших предчувствий. Такое богатство не бросают незапертым. Даже если опаздывают на сеанс к косметологу или маникюрше!

До кухни я доковыляла на последнем издыхании, совершенно не в состоянии воздать должное гарнитуру из красного дерева и атмосфере маленького уютного винного погребка. Дрожащей рукой я распахнула матовую дверь стенного шкафа в прихожей и взвыла от ужаса. Нашептывая про возможные находки, коварное подсознание не удосужилось намекнуть, как гадко это будет выглядеть. Я кинулась в туалет делиться съеденным яйцом.

Убегая из квартиры, я уносила неуверенность в собственном завтрашнем дне, прозелень лица и полубезумный взгляд. На душе было темно и страшно. Перспективы рисовались самые безрадостные.

Прежде чем ехать в больницу за подружкой, я все-таки заскочила к ней домой, приняла душ и переоделась. Меня преследовало желание смыть с себя грязь и страх, пропитавшие все поры и въевшиеся в тело на молекулярно-клеточном уровне. И ведь не я совершала убийство. Душил Наталью кто-то другой. Что же после содеянного должен испытывать убийца?

Есть я опять же не могла, а при мысли о стакане молока чуть было не отдала богу душу. Ну точно, через пару дней я буду при ходьбе громыхать костями, выжимая слезу из встречных розовощеких старушек. И ведь все всегда именно так и бывает. Аллочка чего только не делает, чтобы похудеть. Вон спину себе на тренажерах своротила, а эффект нулевой. Я же, совершенно того не желая, просто на глазах теряю драгоценные килограммы. Вот ведь несправедливость!