Мариста сказала то, что думала, но тут же решила, что говорить этого не стоило.

— Прошу вас, не подумайте, будто я хочу заставить вас сделать то, что вам не по душе! Я по-прежнему умоляю, — прибавила она, — и если хотите, могу.., встать на колени…

Его губы тронула кривая усмешка.

— Интересно, действительно вы встали бы на колени? Глядя на портреты ваших предков, думаю, просить вас об этом бессмысленно.

— — Я знаю, папенька никогда бы.., не сделал этого, — сказала Мариста. — Но если бы, встав на колени перед вами, я могла бы.., убедить вас проявить.., милосердие к нам, то забыла бы свою гордость и сделала это.., охотно.

Граф испытующе посмотрел на нее, как бы желая убедиться в правдивости ее слов, и наконец заговорил:

— Будем надеяться, что в такой драматической сцене не возникнет необходимости. Скажите, в какое время я могу приехать к вам, чтобы? осмотреть Довкот-Хаус?

— Или до, или сразу после ленча, милорд.

Даже разговаривая с графом, Мариста чувствовала, что пэр, сидевший рядом с ней за обедом, смотрит на нее через всю комнату.

Она тихо сказала:

— Могу я попросить вас.., кое о чем?

— О чем же?

— Не привозите с собой.., лорда Дэшфорда.

— У меня вовсе не было такого намерения, — ответил граф. — Но вам не нужно бояться его. Вы должны научиться, Мариста, заботиться о себе, как умеет это ваша сестра.

Девушка заметила, что он назвал ее по имени, но подумала, что не стоит придавать этому значения.

— Я буду стараться, — смиренно молвила она. — Но это отнюдь не легко, и, хотя вам, быть может.., покажется это глупым.., меня многое пугает.

— Прежде всего, я.

— — И лорд Дэшфорд… И эти дамы… Они красивы, но рядом с ними я чувствую себя так, будто.., вылезла из норы.

— Ваша ложная скромность просто смешна.

— В моем изложении все выглядит хуже, чем есть на самом деле, — призналась Мариста. — Я стараюсь не забывать, что я — из рода Рокбурнов и мои предки были доблестны и горды.

— Так будьте достойны их! — повелел граф.

Легко ему так говорить, подумала Мариста.

Он всегда получал все, что хотел и, как говорил отец, во всем добивался успеха.

Его положение, разумеется, сильно отличалось от положения бедной девушки, чье будущее представлялось туманным и непредсказуемым.

Как будто подслушав эту ее мысль, граф внезапно воскликнул:

— Милостивый Боже, как вы можете о чем-то тревожиться, обладая такой красотой! Красивая женщина, если пожелает, сумеет бросить к своим ногам весь мир или хотя бы всех мужчин в этом мире.

— Я никогда не.., имела дела с мужчинами, за исключением вас!

Слова эти вырвались у нее сами собой, и она слишком поздно осознала их двусмысленность.

— Простите, — взмолилась она, — я не хотела быть такой.., неотесанной. Я просто подумала, будто вы имели в виду мужчин вроде тех, что сейчас строят карточные домики с Летти.

— Я отлично понял, о чем вы подумали, — успокоил ее граф. — Но еще раз повторяю, столь красивой девушке, как вы или ваша сестра, не нужно волноваться ни о будущем, ни о настоящем. Все произойдет само собой.

— Это взгляд игрока, милорд, и это.., не правильно.

— Вы, очевидно, плохо читали Библию, — неожиданно заметил граф. — «Взгляните на лилии полевые, как они растут: не трудятся, не прядут, но Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них».

Мариста рассмеялась.

— Вы забываете, милорд, что лилии пускают корни в хорошей почве, она кормит их и растит листья, которые их защищают.

Граф улыбнулся.

— Несмотря на свои страхи и скромность, которая, признаться, меня несколько раздражает, вы проявляете, когда захотите, неожиданно острый ум.

— Теперь вы говорите оскорбительные вещи, милорд, — нахмурилась Мариста. — Уж не хотите ли вы сказать, что если красивая женщина к тому же достаточно умна и сообразительна, чтобы не надоесть вам за десять минут, то для вас это уже удивительно?

У графа заблестели глаза.

— Кто вам об этом сказал?

Мариста, не желая вовлекать сюда Летти или лорда Лэмптона, просто сказала:

— Я наблюдала и размышляла, милорд. Не сочтите меня излишне критичной, но, несмотря на то, что за обедом по обе стороны от вас сидели чрезвычайно красивые дамы, вы явно скучали и на все смотрели с насмешкой.

Граф промолчал.

— Во всяком случае, — уточнила она, — вы уже начинали скучать.

— Да, это правда, — сознался граф. — А теперь, Мариста, понимая, что многие джентльмены жаждут поговорить с вами, я, пожалуй, пойду сменю кого-нибудь за карточным столом.

Мариста подумала, что была права в своих подозрениях: ее общество быстро ему наскучит.

Когда граф поднялся, она попросила его:

— Пожалуйста.., только не лорда Дэшфорда!

— Я позабочусь, чтобы он просидел за картами, пока вы не уедете, — пообещал граф.

Мариста получила большое удовольствие от беседы с офицером, только что вернувшимся из-за границы; он очень интересно рассказывал ей о кампании Веллингтона в Испании.

Потом граф представил Маристу другому своему гостю, знатоку живописи.

К ее изумлению, он сказал ей, что несколько картин из тех, что висят в коридорах, хоть и нуждаются в реставрации, представляют большую ценность.

— Вы уверены? — взволновалась девушка. — О Боже, если бы папенька знал, что он может продать их…

— Любой владелец замка таких размеров должен время от времени оценивать его имущество. Картины повысились в цене не только из-за того, что принц-регент является страстным коллекционером, но и вследствие изменения вкусов публики. Еще два года назад никто особенно не интересовался голландскими художниками. Но теперь цены на их полотна растут с каждым месяцем.

— Если бы папенька знал! — с горечью повторила Мариста.

Джентльмен, с которым она говорила, сказал ей, где висят дорогие картины, и Мариста невольно подумала, что граф, у которого и без того так много имущества, забудет о них.

Когда он уедет, они могли бы забрать картины, проникнув в замок через потайной ход, через который Энтони в свое время вынес кое-какие личные вещи.

Эти мысли привели Маристу в ужас.

Как хотя бы на минуту ей могла прийти в голову мысль украсть у графа то, что теперь принадлежит ему, даже если эти картины не представляют для него никакого интереса!

И все-таки горько было сознавать, что граф извлек выгоду из того, что отец не удосужился вовремя оценить имущество, хранящееся в замке, или хотя бы картины.