Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЧТО Я ЛЮБЛЮ
ЧТО Я НЕНАВИЖУ
мягкий джаз
ЧТО Я ЛЮБЛЮ
Майлз писал и зачеркивал, писал и зачеркивал, снова и снова, пытаясь подобрать нужные слова и уложить их в нужное количество слогов. И то, что получилось в итоге, то, на чем он остановился, ему абсолютно не нравилось. Бр-р. Настоящий поэт лучше владеет языком. Лучше понимает, как сложить слова, емко и логично выразить свою мысль. Пример первый: Остин, если мы и вправду одна семья, жаль, что я не узнал о тебе раньше. Поскольку ты был единственным ребенком в семье, тебе приходилось сражаться в одиночку. К тому же я всегда мечтал о двухъярусной кровати. Или пример второй: Алисия, я люблю тебя. Мне нравится, как ты пишешь, как выглядишь, как завиваются волосы у тебя на затылке, и я хотел бы пригласить тебя разделить со мной порцию куриного филе в столовой в качестве закуски к chicarron de polio, которое приготовит моя мама в ближайшее воскресенье. Но вместо этого Майлз написал третьесортный стишок и чуть не блеванул на свою даму сердца.
Мимо прошла еще одна компания школьников, и Майлз задумался, что еще он мог бы сказать Алисии, если бы набрался храбрости. Странно: он мог сражаться с монстрами в десять раз больше его самого, но в ее присутствии даже рта не мог открыть. Рискуя опозориться даже перед самим собой, он написал еще одно сиджо, которое уже не было частью домашнего задания.
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Еще одна компания – в бейсболках и школьных толстовках – проволоклась мимо магазина. И еще одна. Казалось, вся школа пошла на открытый микрофон. Ганке, скорее всего, уже был там. И он уже, возможно, говорил с Алисией о Майлзе. Эта мысль должна была подействовать на него успокаивающе, но Майлз знал, что вероятность того, что Ганке просто подошел к Алисии и сказал: «Эй, Алисия, Майлз попросил меня передать тебе, что ему стыдно за то, что вчера произошло», равнялась отрицательному числу, о которых мистер Борем только начал рассказывать.
И это, в совокупности с двумя ужасными, как он думал, стихотворениями (хотя написанное для Алисии было сносным) и необходимостью получить дополнительные баллы, заставило его действовать. Он должен был попасть на открытый микрофон, получить баллы для зачета и донести стихотворение до Алисии. Он мог бы просто незаметно передать его ей. Она прочтет его, когда вернется домой, а завтра они наконец смогут поговорить по-человечески. Наверно. Возможно. Будем надеяться.
Но как? Как ему вырваться с работы? Он не мог попросить кого-то прикрыть его. Точнее, мог, но тогда пришлось бы притворяться больным или придумывать что-то еще, а он был не в настроении актерствовать. Оставался единственный выход: оставить магазин на пару минут, прийти на вечер, убедиться, что мисс Блауфусс отметила его присутствие, сказать что нужно Алисии и вернуться в магазин, прежде чем кто-нибудь туда зайдет. Он здесь уже час, и до сих пор не было ни одного покупателя. Велики шансы, что никто так и не придет.
В таком случае ему нужно было подумать, что делать с камерой.
В магазине была всего одна камера, и она висела над ним. Майлз не знал, был ли у декана Кушнера человек, который ее просматривал, но он догадывался, что, скорее всего, на нее никто никогда не смотрел. Кто захочет терять время и каждый день смотреть на его затылок и то как он периодически клюет носом. Но чтобы обезопасить себя, Майлзу нужно было ее отключить – только на время, пока его нет.
Судя по криминальным фильмам, которые он смотрел с отцом, самое главное слепое пятно у любой камеры слежения – прямо под ней. Если он сделает все правильно, то на пленке будет видно, как он на секунду вышел из кадра и тут же вернулся.
Майлз отошел назад, пока не уперся спиной в стену, камера была теперь прямо над его головой. Майлз прислушался, не идет ли снова кто мимо, но ничего не услышал. В мгновение ока он стал невидимым: все его тело и даже одежда стали бледно-желтого цвета, сливаясь со стеной. Он взобрался по стене, пока его глаза не оказались на одном уровне с камерой. Сзади от нее шел толстый черный провод, очевидно, подключавший камеру к источнику питания. Майлз выдернул его. Затем спустился вниз и обратно принял свой облик, будто в прямом смысле выходя из стены. Он снова прислушался, не идет ли кто, но было тихо. Тогда Майлз вырвал из тетрадки посвященное Алисии сиджо, сложил его пополам, сунул в карман и выскользнул за дверь.
Площадь представляла собой заасфальтированный квадратный участок в центре кампуса со скамейками и фонтанчиком, в который выпускники бросали ключи от своих комнат. Декан Кушнер выписывал штрафы каждому, кто не сдал ключи перед выпуском, но всем было плевать на эти грошовые суммы: бросить ключи в фонтан было традицией. К приходу Майлза все скамейки уже были заняты, девчонки теснились друг у друга на коленях, парни расселись по деревянным перилам. Остальные стояли вокруг фонтана и слушали очередного поэта.
Разумеется, Райан «Крысиное дерьмо» Рэтклифф уже вовсю вещал, пока Майлз призраком сновал вокруг толпы.
– Я хочу, чтобы ты знала: я всегда буду рядом. Я люблю тебя снегом, я люблю тебя градом. Знаю, я кажусь черствым, но я просто боюсь, что ты разобьешь мне сердце. Не разбивай его. Мое сердце. Не разбивай его, крошка, – последние слова Райан постарался произнести сексуальным тоном. Когда все типа похлопали и покачали головами, а Райан поклонился – ну еще бы он не поклонился, – из толпы показалась Алисия. Поначалу Майлз видел только косичку, аккуратно собранную в пучок на голове, но затем девушка встала на бортик фонтана.
В ту же секунду в его голове и животе зажужжал рой пчел.
– Давайте дружно похлопаем Райану! – с наигранным энтузиазмом сказала она. – Спасибо, что поделился. Посмотрим, кто у нас следующий.
И пока Алисия вчитывалась в помятый клочок бумаги с именами чтецов и выступающих, Майлз начал высматривать в толпе Ганке, вытягивая шею, чтобы увидеть его смоляные волосы в море светлых, каштановых и рыжих. Он посмотрел налево. Уинни Стоктон, которая пришла сюда только потому, что занималась по программе «учись и работай» (всего по часу в день перед занятиями и по выходным), стояла между мисс Блауфусс и мистером Чемберленом. «Что он здесь делает?» – подумал было Майлз, но затем понял, что мистер Чемберлен объединял в себе все стереотипные черты поэтов, которые Майлз так ненавидел. Суперсерьезный. Ладони соединены. Глаза закрыты. Повторяет все по несколько раз для пущего эффекта. Бр-р-р.