Если кому-нибудь нужно удалиться и отречься от всех и вся, пусть будет так, но вместе с тем человек должен понимать последствия такого шага: плохая приспособляемость и нарушения нормальной деятельности наряду с воздействием затянувшейся тоски.

Для меня это обернулось усилением посттравматического стресса — синдрома, которым я страдал со времён войны и от которого, как оказалось, так трудно излечиться: гораздо труднее, чем избавиться от алкоголизма и неопределённости в 13-летней борьбе с раком. У меня не было разверстой раны, рана моя гноилась глубоко внутри, и я не знал, как к ней подступиться. Вот почему я начал писать «МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ»: чтобы справиться с раной, чтобы изгнать засевшего во мне дьявола и дать отпор впившимся в мою жизнь призракам. У тоскующих людей в голове целый рой чувств, которые необходимо как-то выразить. Либо открыто, в дружеской беседе, либо слезами, либо через ритуал; хоть поэзией, хоть прозой — будь то книжка или несколько писем, в которых человек выплеснет на бумагу свои чувства к усопшим и начнёт подчинять эти чувства себе. Но чувствам нужно дать выход, иначе неосвобождённая тоска станет разрушительным ужасом, который разобьёт жизнь на миллионы мелких осколков. Людей надо подталкивать к разговору об умерших, а это не всегда возможно; тогда лучшим выходом может стать выплеск чувств на бумагу. Бумага поможет облечь в слова и стройные фразы наши чувства, чтобы они не буравили мозги снова и снова, день за днём и месяц за месяцем.

Со смертью ребёнка трудно смириться всегда. Однако высшей целью преодоления горя является возможность вспоминать любимых без эмоциональных страданий. И хоть нескорый и тяжёлый опыт такого преодоления изматывает, он в то же время обогащает и приносит удовлетворение.

Кто познал поражения, испытал страдания и понёс потери, но нашёл выход с самых глубин этого трудного процесса, тот самый прекрасный человек на нашем пути. Такие люди несут в себе благодарность и восприимчивость и понимание жизни, которые наполняют их состраданием, добротой и полной глубокой любви заботой. Прекрасные люди просто так не появляются. Их высекает и лепит судьба, пока они не становятся такими, как предначертано. В смерти и горе нам нужна не столько защита от страданий, сколько мужество, чтобы их встретить. И нам нужен не валиум, чтобы унять боль, а скорее сила, чтобы с ней бороться. Если мы имеем мужество любить человека, то мы должны иметь мужество и скорбеть о потере любимого. И пусть любимые уходят, наша способность любить остаётся. У смерти нет правил, к ней не применишь расписание, она забирает людей всех возрастов и жизненных укладов, согласуясь со своим собственным временем и местом, и нам в этой жизни не дано постичь эту тайну. И как ни болезненна эта тайна, она даёт нам стимул расти, если, конечно, мы принимаем вызов, если мы встречаем переживания смело, преодолеваем их и в результате выходим к свету примирённые со смертью и нацеленные на жизнь.

Для усопшего все проблемы прекращаются, но мы-то должны идти дальше, мы должны найти способ справиться с потерей, чтобы в итоге вернуть себе эмоциональное равновесие.

Взросление есть осознание факта, что все мы смертны, что наше тело обратится в прах и со временем всех нас ждёт забвение, даже самых известных, даже Шекспира и Микеланджело, живших за сотни лет до нас, и только Господь будет помнить о каждом. Жизнь коротка и посему часто кажется бессмысленной и тщетной, ибо со дня появления на свет мы начинаем умирать. И только смерть придаёт нашему пребыванию на земле — каким бы коротким оно не оказалось — какой-то смысл. Мы не можем жить мужественно и уверенно пока не наладим отношений со смертью, пока не смиримся с собственной смертностью. Иногда, когда близкие умирают неожиданно, мы впадаем в панику, но паникуем мы не из-за смерти, а из-за того, что это событие заставило нас прикоснуться к собственной бренности. Я думаю, что раковые больные подтверждают это положение ярче других, потому что являют собой живые символы человеческой смертности, а тот, кто ещё не смирился со смертью, всеми способами бежит от умирания и городит вокруг себя стену из отрицания его.

Вот таким я себя и увидел в смерти Джойс и в своей битве с раковой опухолью. Некоторых колотит от страха при виде людей, чьи дни сочтены, потому что, повторюсь, мы — продукт трусливой, отрицающей смерть культуры.

Но лучше всего мы познаём смерть, когда назначен конечный срок, когда выносится приговор, когда врач сообщает, что жить нам осталось от силы полгода. И лишь тогда мы учимся, лишь тогда начинаем жить по-настоящему, ибо знаем уже наверняка, что жизнь отнюдь не бесконечна, как привыкли о ней думать. Тогда мы живём на полную катушку. Слушаем любимую музыку. Читаем любимые книги. Последний раз веселимся с закадычными друзьями. Мы проводим время с теми, кого любим. Колесим по знакомым закоулкам. Подойдя вплотную к самому краю, мы не можем усидеть на месте. Зачем же — кто знает — смерти всё это нужно, чтобы пробудить нас?

Через отрицание, раздражение, торг и депрессию люди, если повезёт, приходят к смирению. И тогда на них нисходит тишина и спокойствие, ибо тот, кто смирился с собственной смертью, светится изнутри, как если бы уже умер и вновь воскрес в каком-то духовно-психическом смысле.

Всякий раз, делая широкий шаг через пустыню, всякий раз, заметно улучшая своё «я», мы повторяем весь процесс по порядку: отрицание, торг, раздражённость, подавленность и смирение.

Это похоже на парадокс «Анонимных алкоголиков»: чтобы победить, необходимо сдаться, чтобы обрести себя, нужно потеряться, чтобы прожить добрую жизнь, нужно смириться со смертью.

Бояться смерти — нормально. Умирание — это дорога в неведомое, в великую тайну жизни, поэтому страх смерти — очень здоровое явление.

А нездоровое в этом — попытки игнорировать смерть.

Многие верующие лишены вкуса к борьбе с тайной смерти, вместо этого они предаются поверхностной, доставшейся в наследство, изрядно поношенной религии, которая хранит их в их невежестве, ибо религия — лишь идея в ряду прочих идей цивилизации, таких как, например, гамбургеры из «Макдональдс», и человек носится с ней, чтобы оградить себя от мирового зла, и идея сия есть иллюзия… ибо немощна. Потому что если зло пожелает, оно разыщет тебя и будет на твоём пороге скорее, чем успеешь промолвить «Изыди, Сатано!»

Всем нам нужна прямая связь с Богом, но её не достичь через слуг церкви. Её не достичь ни через родителей, ни через вождей и друзей. Борьба с тайной смерти — наша собственная борьба, ибо на жизненном пути существуют участки, которые можно преодолеть только в одиночестве. Духовная личность — это не слепой следователь церковным догмам, но исследователь космоса, потому что нет такого понятия как абсолютная вера.

Реальность, как и Бог, это всего лишь направление, указанное духовным компасом, это путь следования, но мы можем лишь приблизиться к этому пути, конец же его недосягаем. Духовное путешествие — это искание истины, но чтобы верней обрести истину, мы должны погрузиться в неизведанное, в тайну. И если нам когда-нибудь посчастливится найти достаточно частей, чтобы составить эту головоломку и обнаружить в ней хоть какой-то смысл, мы должны всё подвергнуть сомнению и всё оспорить.