Я помню мою первую неделю в «Хартвью». Она стала расписывать, какое я дерьмо, но группа быстро разобралась, в чём дело, и слой за слоем сорвала с неё ЛИЧИНУ, и, клянусь, она их здорово удивила. Она кинулась на ребят как собака, что охраняет полыхающие ворота ада: клацала зубами, рычала и завывала, сверкала глазами — и чёрт сидел в ней, потому что ей хотелось прикончить их всех до последнего.

Наконец, врач её успокоил и сказал: «Мэрилу, вы более нездоровы, чем любой из этих парней, но я не знаю, что это за болезнь. Мы ничем не можем вам помочь».

Она вылетела, оскорблённая, и так хлопнула дверью, что та едва удержалась на петлях. Она так смутила людей, что её на весь курс лечения просили держаться подальше от больницы. Ей даже запретили навещать меня. И я понял, что она больше никогда не предстанет перед опаляющим светом психотерапии, по крайней мере, до тех пор, пока не сможет владеть собой, чтобы никому не позволить сорвать с неё Маску.

Никто не хотел связываться со злом в Мэрилу. А если б связался, был бы опустошён и обескровлен до крайней степени, до полного истощения.

Мэрилу жила в постоянном страхе. Я этого тогда не понимал, потому что она казалась бесстрашной. Я никогда не видел страха на её лице. Но видели другие, в том числе лечащий врач. Он сказал мне: «Она боится тебя, Брэд». И позднее я понял причину. Она понимала, что я знаю природу её болезни и могу не только раскрыть эту природу перед группой, но и, самое главное, перед ней самой.

Однажды в «Хартвью», пока ещё можно было ей приходить ко мне, она спросила, что я о ней думаю.

— Я ненавижу твоё гнилое нутро и вколотил бы твои белые зубки тебе в горло! Ну, как?

— Ты довольно откровенен, — сказала она.

— Это точно…

В то время никто не имел ни малейшего понятия, с чем имеет дело, но одержимость развивалась свои чередом.

Одержимость — не случайность. Нельзя в один прекрасный день отправиться в гастроном и увидеть, как чёрт неожиданно выскакивает из-за кустов бабки Смит и лезет тебе в душу.

Одержимость — это постепенный процесс, при котором человек по разным причинам уступает по кусочку. Но так как одержимость является процессом, то и освобождение от неё — тоже процесс.

Поставить диагноз «одержимость» нелегко. Для возникновения одержимости должна существовать существенная эмоциональная проблема. И одержимость углубляет, усиливает эту проблему и создаёт множество новых.

Вне человеческого тела у Сатаны власти нет. Он не может творить зло, покуда не попал в тело человека. Сам по себе он не имеет власти убивать или причинять вред. Угрозы дьявола пусты, потому что лживы. Власть его проявляется тогда, когда человек начинает верить в его враньё. Его главное оружие — страх. «Я убью тебя, я доберусь до тебя, я заставлю тебя страдать, я вырежу твоё сердце из груди и спляшу на нём». Ложь. Его суть — отсутствие любви. Он просто хочет уничтожить нас. Но в то же время, несмотря на силу и дьявольское великолепие, он слаб и дьявольски туп. У него преувеличенное чувство гордости и самолюбования. Его гордость затмевает его интеллект. Он позёр.

Мэрилу переходила от церкви к церкви. Личины ей хватало надолго, но как только суть её обнажалась, она уходила в другую церковь, в другую веру, чтобы сохранить свою маскировку.

В феврале 1985-го года она заявилась в «Вакавилл Репортер» с придуманной сопливой историей: ей хотелось, чтоб люди её пожалели и пожертвовали денег. Статейка от начала и до конца получилась сплошным враньём, и написавшего её молодого репортёра следовало бы отшлёпать по рукам за плохую журналистскую работу, ибо он всё принял на веру и ничего не перепроверил. Я бы мог подать в суд на газету за преднамеренную клевету и сплетни. Мэрилу заявила репортёру, что 12 лет назад меня упекли в психушку, а тот возьми и напиши об этом на бумаге.

Ещё, чтобы выставить себя в лучшем свете, она наврала с три короба о детях. Если вы знаете, с кем имеете дело и умеете читать между строк, вы б наверняка заподозрили здесь какой-то душок. Но большинство людей всё принимает за чистую монету и ни о чём не догадывается.

Она потеряла место заведующей реабилитационным отделением за вымогательство денег у больных: она плела всякую чушь, чтобы те расчувствовались и дали денег, что они и делали. До тех пор, пока больница не разобралась в её проделках и не выставила её за дверь.

А соцобеспечение она получать не могла, потому что много лет доила систему, как хотела, и, в конце концов, её выперли насовсем.

Но она так гордилась своими баснями, что прислала статейку мне. Какая же глупая была писанина!

В 1991-ом она прислала мне записку, обзывала меня порочным, писала, что ради спасения мне необходимо избавление. Прибавила имя и номер телефона какого-то калифорнийского целителя и предлагала звонить ему тотчас, пока не поздно.

Опять она толкала идею, указуя перстом на меня, но на самом деле всё это относилось к ней.

И так без конца.

Помню, когда в 78-ом я заявился к ней как гром среди ясного неба, она собиралась присоединиться к мормонам. Казалось, в этом не было никакого смысла, потому что в ней абсолютно нет духовного начала. Но если копнуть глубже, смысл появляется. Первое побуждение любого порока — спрятаться, а в ряду мест, где с уверенностью можно обнаружить порочных людей, как раз стоит церковь. Любая церковь. Какой замечательный способ скрыть свои пороки от себя и окружающих.

Антихрист обретался на вечерних бдениях. Познакомьтесь с чёртом — моей бывшей женой!

И сверх всего прочего она обворовывала склад настоятеля, уговорив мормонов выдавать ей бесплатную еду.

Что-то надо делать. Это злобное существо не может дальше портить жизнь. Но что можно сделать? Не знаю…

Мне ясна эта дьявольская сила. Я её очень боюсь. Но другой кусочек моего мозга хотел бы привязать Мэрилу к кровати, как привязали Линду Блэр в фильме «Изгоняющий дьявола», и осенить её тело крестным знамением, чтобы заставить этого чёрта выйти наружу.

Хотел бы я полюбоваться на ритуал изгнания, хоть он и невозможен без согласия пациента и бумажной волокиты.

С другой стороны, я думаю, что она уже миновала точку невозвращения, когда изгнание ещё возможно. Сдаётся мне, в её душе уже нет борьбы между добром и злом. Битва за её душу проиграна. Сатана владеет ею. Мэрилу проиграла. Уступила. И тот, кто имеет с ней дело, на самом деле имеет дело с чем-то не поддающимся пониманию.

Поэтому я никогда не говорю о ней. Люди меня не понимают. Они думают, что единственным ненормальным был я. Даже разговоры о ней пугают меня. Когда я думаю о своих воспоминаниях о Мэрилу, я вижу ржавый железный сундук, лежащий в бурьяне в чистом поле: он обвязан цепями, и цепи замкнуты громадным висячим замком. Над ним вьются тучи злых предосенних мух. И если мне зачем-то вдруг понадобятся мои воспоминания, то надо будет отомкнуть замок, снять цепи, открыть сундук — и снова выпустить чудовище в мою жизнь.