На площади Спирито Санто ему повстречался Фра Дьяволо вместе с Маммоне, и по мрачным физиономиям обоих вожаков кардинал сейчас же понял, что сведения о ночных потерях не преувеличены.

Убрать трупы и смыть кровь на мостовой еще не успели. На площади Карита лошадь кардинала заупрямилась, потому что не могла сделать ни шагу, не наступив на мертвое тело.

Кардинал спешился, вошел в монастырь Монте Оливето и оттуда послал на разведку Ламарру и Де Чезари, под страхом своей немилости запретив им что бы то ни было скрывать от него.

Затем он призвал Фра Дьяволо и Маммоне, стал расспрашивать их о ночных событиях. Но они знали только о том, что произошло на улице Толедо.

Плохая связь между различными подразделениями санфедистов помешала установлению прочных коммуникаций — таких, как в регулярной армии.

Оба вожака рассказали, что часов около трех ночи, когда этого меньше всего можно было ожидать, непонятно откуда на них налетела орда каких-то демонов. Захваченные врасплох, их люди не оказали сопротивления, и кардинал может сам убедиться, к чему это привело.

Республиканцы действительно исчезли как призраки, но словно бы в доказательство своего реального существования оставили поверженными на поле боя полторы сотни врагов.

Кардинал нахмурил брови.

Вскоре появились Де Чезари и Ламарра.

Они принесли невеселые вести.

Ламарра сообщил, что албанский батальон, принадлежавший к санфедистской коалиции, истреблен поголовно.

Де Чезари выяснил, что от поста, охранявшего батарею на Кьяйе, не осталось в живых и двадцати человек, что четыре пушки, доставленные «Sea-Horse», заклепаны, а русские канониры пали у своих орудий.

В довершение бед кардинал получил этой ночью через гонца, высадившегося в Салерно, письмо от королевы, датированное 14-м числом; она сообщала, что флот Нельсона, вышедший из Палермо, чтобы доставить наследника престола на Искью, вернулся обратно вместе с принцем, так как Нельсон получил известие, что французский флот вышел из Тулона.

Было мало вероятно, что он направлялся в Неаполь, но все же такая возможность существовала, и в этом случае все предприятие Руффо можно было считать провалившимся.

Наконец, могло повториться то, что уже произошло однажды: после Кротоне грабежи приняли неслыханный размах и три четверти санфедистов, решив, что они уже достаточно разбогатели, дезертировали вместе с оружием, снаряжением и добычей.

А теперь половина Неаполя была разграблена шайками лаццарони, и санфедистская армия вполне могла бы счесть, что другая половина не стоит тех опасностей, которым подвергался каждый, кто оставался в городе.

Кардинал не обманывался: его войско больше походило на стаю воронья, волков и стервятников, устремившихся на падаль, нежели на армию, сражающуюся за определенные принципы или идею.

Значит, прежде всего следовало приостановить грабежи лаццарони, хотя бы ради того, чтобы оставить хоть немного на долю людей, прошагавших сотню льё в надежде на богатую добычу.

Приняв решение, кардинал с той стремительностью в осуществлении своих замыслов, что составляла выдающуюся черту его дарований, велел принести перо, чернила и бумагу и тут же написал воззвание, в котором строго-настрого приказал прекратить грабеж и резню, а также заверял тех, кто сдаст оружие, что им не будет причинено никакого зла, ибо «Его Величество король намерен даровать им полную и безоговорочную амнистию».

Заметим, что это обещание нелегко согласовать с беспощадными повелениями корованной четы относительно мятежников, если только кардинал, пользуясь своей властью alter ego, не желал спасти как можно больше патриотов.

Дальнейшее доказало, что именно таково было его намерение.

Среди прочего Руффо добавлял, что, как только тот или иной замок или крепость вывесит белый флаг в знак предложенного перемирия, все военные действия будут прекращены, и ручался своею честью за жизнь офицеров, которые захотели бы явиться в качестве парламентёров.

Это воззвание было отпечатано в тот же день и расклеено по городу на всех площадях, углах и перекрестках; а поскольку патриоты из монастыря святого Мартина, не спускаясь в город, могли остаться в неведении о новых намерениях кардинала, он послал к ним Шипионе Ламар-ру с белым флагом впереди и в сопровождении трубача, чтобы объявить им о готовности санфедистов к миру.

Патриоты из монастыря святого Мартина, еще возбужденные после ночных успехов (ибо они не сомневались, что именно своей победой обязаны внезапному миролюбию кардинала), заявили, что полны решимости умереть с оружием в руках и слушать ничего не хотят до тех пор, пока Руффо и санфедисты не уберутся из города.

Но Сальвато, в котором пылкая отвага воина сочеталась с мудростью дипломата, и на этот раз не согласился с Мантонне, ответившим отказом по поручению товарищей. Сальвато явился в Законодательную комиссию с предложениями кардинала в руках и, обрисовав истинное положение вещей, без труда убедил представителей народа начать переговоры, ибо, завершись эти переговоры подписанием перемирия, они явились бы единственным средством спасти жизнь замешанным в мятеже патриотам. Затем, поскольку крепости подчинялись Законодательной комиссии, коменданту Кастель Нуово Массе и коменданту Кас-тель делл'Ово Л'Ауроре было заявлено, что, если они сами не вступят в переговоры с кардиналом, Законодательная комиссия сделает это от их имени.

Однако ничего подобного нельзя было заявить Мантонне: он находился не в форте, а в монастыре святого Мартина и подчинялся лишь самому себе.

Одновременно Законодательная комиссия предложила Массе снестись с комендантом замка Сант'Эльмо — не для того, чтобы он принял те же условия, что и неаполитанские форты (как французский офицер, он мог действовать независимо от них, по своему усмотрению), но чтобы он одобрил капитуляцию других крепостей и тоже подписал договор, ибо его подпись с полным основанием представлялась лишней гарантией выполнения договорных условий, ведь он был только враг, тогда как остальные были мятежники.

Итак, кардиналу ответили, что предложенное им перемирие принимается, а с отказом патриотов из монастыря святого Мартина считаться не следует.

Руффо просили указать день и час встречи руководителей обеих сторон для составления условий капитуляции.

Но в течение того же дня 19 июня произошло то, чего и следовало ожидать.

Калабрийцы, лаццарони, крестьяне, каторжники — весь кровавый сброд, что пошел за Шьярпа, Фра Дьяволо, Маммоне, Панедиграно и другими бандитами лишь для того, чтобы вволю грабить и убивать, увидев воззвание кардинала, полагавшее конец разбою и поджогам, решили не подчиняться приказу и продолжать резню и разорение.

Почувствовав, что оружие, при помощи которого он до сих пор побеждал, выпадает у него из рук, кардинал содрогнулся.

Он распорядился не принимать больше в тюрьмы пленных патриотов.