Придется звонить на трубку. Не торчать же под дверью неизвестно сколько. Мне на работу завтра, выспаться необходимо. Отдохнуть душой и телом.

Я поднялся на пролет между первым и вторым этажами, встал возле окна. Дождь лупил по стеклу со скоростью двести пятьдесят ударов в секунду. Вода просачивалась сквозь старенькую раму на подоконник. Думаю, с моим зонтом без трех спиц я далеко не уйду. А если еще и град посыплется, вообще не дойду.

Интересно, как она отреагирует на звонок? Предложит оставить книгу соседу? Или попросит ее подождать? Я не решался нажать на вызов. Даже странно как-то. Подумаешь, делов – позвонить и сказать, что занес книгу. Не мешок же с тараканами? Но почему-то не решался.

Опустил трубку, выглянул в окно. Подожду пять минут. Если не объявится, позвоню. Все равно дождь пережидать.

Молния! Показалось или нет? Светло-зеленый сарафан… Прямо на дорожке. Я приложил ладони к стеклу, надеясь что-нибудь разглядеть. Нет, слишком темно. Треск грома. Еще одна молния. Словно гигантская паутина. Двор как в лучах юпитеров.

Да, это была Ксюха! Она быстро шла к подъезду, обнимая себя за плечи. Без зонта. Сарафан соблазнительно прилип к телу. «У нас конкурс мокрых футболок».

Как чувствовал, стоит подождать. Куда это ее носило? Впрочем, какая разница…

И еще одно вдруг показалось мне. Именно показалось, потому что под дождем, с такого расстояния, даже при свете всех молний сразу этого невозможно разглядеть. Скорее, я почувствовал. Ксюха плакала.

Она зашла в подъезд. Напомню, что освещался он исключительно естественным путем, через окошко. То есть сейчас в нем было не светлее, чем в пресловутой темной комнате, где не сидела черная кошка.

Я включил мобильник и, подсвечивая им ступеньки, спустился вниз.

– Ксюх…

Ее реакция на собственное имя оказалась несколько необычной. Она вскрикнула, закрыла лицо руками и вжалась в стену.

– Не бойся. Это я, Паша. – Я поднес дисплей мобильника к своему лицу.

Она ответила не сразу. Сделала несколько глубоких вздохов, словно выброшенная на берег рыба, затем опустила руки.

– Ты… Ты зачем здесь?

– Книгу занес. Вот… Прочитал уже. Пришел, а тебя нет. Решил подождать…

Дисплей погас, и я вновь нажал кнопочку. Даже при таком освещении было видно, что Веселова явно не в себе.

Я не ошибся. Она плакала.

– Ксюх… У тебя все в порядке?

Не ответив, она забрала книгу и шагнула к двери, на ходу доставая из кармана сарафана ключи. Наверное, не хотела, чтобы я видел ее заплаканное лицо.

Открыла дверь, нащупала рукой выключатель. Но меня не пригласила. Обтерла лицо висящей на вешалке кофточкой. Точно, глаза красные. Положила книгу, села на стульчик и принялась расстегивать босоножки.

Я не знал, как себя вести. Стоял, словно истукан с цветастым зонтиком в руке. Блин, ну, подумаешь, кто-то прыгнул мне на шею… Если, например, кто-нибудь прыгнул к ней, я бы и виду не показал. И уж тем более не плакал.

– Ксюх, ты это чего?.. Из-за меня? Ты понимаешь, тут такое дело, – я решил, что пора ей раскрыть свою истинную сущность, – я тебе тогда не успел сказать, ты ушла… В общем…

– Мне сейчас некогда, – холодно ответила она, – ступай домой. Я ухожу.

– Куда? – скорее, по инерции, нежели из любопытства спросил я.

– Тебе это так интересно?

– Просто ночь на дворе, да и погода так себе… не очень хорошая. Может, тебя проводить?

Она опять не ответила. Быстро сходила в ванную и вернулась с мокрой тряпкой. Неужели по морде даст? Это перебор. Я не заслужил.

Не дала. Присела на корточки и принялась протирать пол.

Ни хрена не понимаю. То уходить собралась, то пол моет. Просто спасать человека надо.

Я опустил глаза на тряпку. Ё-моё! Я, конечно, пока не такой крупный спец в криминалистике, как Булгаков, но что это за пятнышки на полу, врубился сразу.

Это была кровь. Много крови. Даже удивительно, что я не заметил сразу.

Соседа пришила?! Мама мия! Достал, наверное, вот и пырнула ножом.

Но из комнаты Костика донеслось лошадиное ржание. Фу, слава Богу, жив, хоть и обдолбался.

– Ксюх, что случилось? Это твоя кровь?

Она выпрямилась, бросила тряпку. Руки тряслись, словно у алкаша. И вряд ли от холода, дождь был теплым.

– Не моя… Катина… Она хотела успеть домой до дождя, сказала, что провожать не надо. Вернулась минут через пять… Приползла…

Ксюха заплакала.

– Катька, бедная Катька…

– Что с ней?!

– У нее… у нее, – Ксюха, заикаясь, пыталась подобрать слова, – у нее не было лица!

Сказано было не в смысле «На ней лица не было».

– Как?.. Как это не было? Что ты говоришь?

– Она прошла всего метров десять… А он из-за тополя выскочил, сволочь. Там тополь у нас… Дальше темнота. Она вернулась кое-как, позвонила в дверь… Боже, если б ты видел… Это ж теперь на всю жизнь… Катенька… И взял-то всего ничего. Мобильник и косметичку со ста рублями… Ну что ж у нас за жизнь такая сволочная?

Я не задавал глупых вопросов. Все понятно. Тот самый Мюнгхаузен. Который вырубает женщин, чтобы не смогли его опознать. Катька попала под раздачу.

– За что ж ей все сразу? – продолжала плакать Ксюха. – Почему такая несправедливость?

– Что-то еще?

– От нее Игорь ушел. Совсем… К свидетельнице какой-то. Она так переживала. И ко мне-то пришла, чтобы…

Ксюха не досказала, но я понял. Душу отвести.

– Ну, это ерунда… Подумаешь, поц прокурорский. Ма-ло ли…

– Ерунда?! Для тебя, может, и ерунда… Для вас всё ерунда…

Она ушла в комнату и через пару минут вернулась в свитере и джинсах. Надела плащ.

– Я к ней, в больницу. Ее увезли на «скорой», меня не взяли. Хотела поймать машину, но не было денег. Пришлось вернуться.

– Слушай… Давай, я с тобой.

– Паша, – она посмотрела на меня с откровенным раздражением, – ступай, пожалуйста, домой.

Она обулась, взяла зонтик и открыла дверь. Мне ничего не оставалось, как выйти следом. За стеной соседней комнаты снова раздалось ржание.

Дождь не сбавлял оборотов. Какая затяжная гроза, словно в тропиках. Не прилетел бы смерч и не унес в Изумрудный город…

Ксюха раскрыла зонтик и быстро зашагала по дорожке к проспекту.

Я своим ромашковым зонтом пользоваться постеснялся. Ничего, не растаю…

– Ксюх, погоди… Какой у нее телефон был? Тот – черный, с дракончиком?

– Да, «Нокия». Зачем тебе?