ноги бить? Ушли купцы и геологи из нашей тайги, будто здесь уже нечего искать, нечего разрабатывать.

– У вас все та же боль.

– А у тебя – Устин. Где он?

– Устина нет. Вместо него пошла на охоту. Чем-то же надо кормить своих мальков. Каждый жрать хочет.

– Где Устин? – уже строго, с нажимом спросил Силов.

– Устин ушел сдаваться, и до се нет, – открыла тайну Саломка.

– Когда?

– Уже месяц прошел. Ты только об этом никому не говори! Бандиты нас могут порешить, – заплакала Саломка.

– Дела-а. Иди домой, я тут трех пантачей видел, добуду – дам знать. Та-ак. Деньги-то есть?

– Да, есть. Но только что на них возьмешь: ни лавки, ни товару.

– Иди домой, присмотри за мальками. Я побежал. К вечеру изюбры обязательно привалят на залив.

– Я тоже туда шла.

– А потом ты меня чуток обстираешь, и я побегу в Спасск. Надо спасать Устина. Один мой сказ может его спасти.

– Никто его уже не спасет.

– Нет, спасу́. Я видел, как Устин расстрелял банду Никифоренко. Он вместе со мной бил бандитов Кузнецова. Еще и сказал, что бил, чтобы было меньше сирот в России. Я все расскажу, я его защищу.

– Спаси вас Христос. Только стирать-то с тебя нечего. Вся лопотина сопрела. Ты с Устином одного роста. Наденешь его одежду, – уже как своему говорила «ты» Саломка.

– Я пошел. Утресь буду.

Утром Силов принес печенку, рассказал, где искать мясо и панты. Попросил для дела лошаденку у Алексея Сонина, скоро уехал в Спасск.

В деревне тишина. Она замерла и затаилась. И вдруг эту мертвящую тишину разорвали выстрелы, топот коней, крики. В деревню с двух сторон ворвался отряд Шевченка.

Макар Сонин как раз в эти минуту записал: «Пришли в Горянку Красильников и Селедкин, собираются ставить дома́ у нас. Наши было заартачились, но те показали бумагу из волисполкома, и нам пришлось спрятать языки. И без того говорим шепотом, теперь и вовсе будем молчать. Немало натворили бед Журавушка и Устин. Где-то оба сгинули…»

Не дописал свои раздумья. Деревню окружили. Шевченок ворвался в дом Бережновых. Саломея кормила грудью Аринку. Положила ребенка в качалку, встала перед Шевченком.

– Выходи, бандитка!

Люди сбежались к дому.

– Вставай к стенке, если ты и на сей раз не скажешь, где твой бандит, я прикажу тебя забрать с собой и сделаю то же, что сделал Петров с твоим отцом и тестем! Детей тоже заберу! – орал, размахивал наганом.

– Саломея, да скажи ты, где он, – подошел Макар. – Не свет же клином сошелся на Устине. Найдем тебе мужика.

– А мне не нужен мужик, мне нужен Устин. А этих, этих будет ли любить мужик-то, как любил Устин? – Саломея прижала к себе ребятишек. – Молчишь! Иди от меня! – в сердцах крикнула брату Саломея, а под сердцем заныло, засосало. Неужели Устин обманул ее, не пошел сдаваться, а осел где-то в тайге, и, может быть, бандитничает?

– Где Журавушка? – продолжал допрашивать Шевченок.

– Оба в тайге. Ищите. А наганом-то шибко не маши. Скажу Устину, то голову сымет.

– Второй раз грозишь! Взять ее! Связать, и в седло!

– Погоди, погоди, товарищ Шевченок, – подошел Пшеницын, – ее возьмем, а куда детей?

– Заберем с ней. Будут заложниками, если Бережнов не прекратит бандитничать, расстреляем детей и ее.

Толпа ахнула, хоть и редкой, и жидкой она была. Значит, где-то Устин творит страшные дела, если идут на такое.

– Отставить! Отпустите женщину и не грозите ей больше револьвером.

– Будь моя власть, то отпустил бы я ее…

«Неужели Устин бежал из тюрьмы? А может быть, он и не дошел до нее? Не его ли руками убит Шишканов?» – тяжело думала Саломка, перебирая косу.

– Ну вот что, Саломея Алексеевна, – заговорил с ней Пшеницын – секретарь Крайкома, – мы вас оставим дома, но я буду просить вас, если Устин Бережнов появится в этих краях, то пусть идет и сдается. Прихватим его – убьем, это точно, и зря он банду под пули подставит.

– Не поймаете, если того не захочет Устин, – сверля горячими и злыми глазами Пшеницына, ответила Саломея. – Не поймаете. Он вам еще отомстит за смерть отца!

Уехали. Макар записал: «У большого начальника шибко грустные глаза, знать, он покладист и мудр. Но если сам приехал, то, значит, и правда Устин где-то образовал банду. Эко запутался, и жаль его, и зло берет на него. Зря я сказал такое Саломее, не простит. Хоть и сестра, но не простит – баба с норовом. Так говорить с начальством и у меня не хватило бы духу. И только уехали чоновцы, как тут же рванули через Медвежий лог Красильников и Селедкин. Чего им-то торопиться? Оба они непонятные и злые люди…»

Алексей Сонин не находил себе места. Тоже метался. Неужели Устин обманул его? Неужели будет мстить за Коршуна? Жаль Коршуна, но нельзя было пускать в бой Устина. Не пустил, а его снова ловят. О банде какой-то говорят. А начальник-то славен. Не дал бабу в обиду. Кажись, ему Саломка понравилась, уж так он на нее смотрел, будто хотел глазами обнять. С чего бы это?

– Кажется, спектакль удался, – повернулся Пшеницын к Шевченку.

– Больше чем удался, спасибо Лагутину, что подсказал такое! Неужели эти двое работают на банду? – гадал Шевченок.

– Проверим. Но как их прихватить на месте? Увертливы.

– Школа Степана Бережнова. Ничего за собой не оставлять. Возможно, и прав Лагутин, доказывая, что Журавушка не виноват. Но теперь о его виноватости говорить поздно, убит, – посожалел Шевченок.

– Зря убили и старика Бережнова, он уже никакого вреда нам не сделал бы. Трудно будет подходить к Устину.

– Может быть, и зря. Но Петров наказан. Черт, говорят, что в банде уже полста человек! Ну, посмотрим.

Труси́ли кони, тропа вилась то по берегу Павловки, то уходила в сопки.

15

Предложение следователя уничтожить банду совпадало с задумками Устина. Он это сделает не ради оправдания перед властью, а ради спокойствия на земле. Ведь и горянцы боятся бандитов, боятся их и другие. Очевидно, его здесь держат в тайне не для того, чтобы расстрелять, а чтобы использовать в дело.

Шаги и шаги…

«Значит, я еще не забыт, значит, я еще кому-то нужен? Жаль, что ушел из банды Тарабанов. Вот ему-то следовало бы отомстить. А мстить Хомину, Мартюшеву, Кузнецову, этим затурканным бандитам, надо ли? А смерть Шишканова? Разве этот человек не достоин отмщения? Достоин, и даже больше. Шишканов… Сколько он добра сделал для людей. Сколько еще бы мог сделать…

Убивают советчиков, нагоняют страх на