Уилла недоверчиво покачала головой:

– И как же ты мешал кайзеру? В Дамаске я сразу поняла, на чьей ты стороне, и это не было стороной союзников. Я и подумать не могла, что ты – двойной агент.

– Моя роль была тяжелой, но я должен был ее играть и играл. Вначале понадобилось убедить Берлин в моей лояльности кайзеру. Это оказалось достаточно просто. На военной службе мне дали безупречную характеристику, после чего я вошел в состав германской секретной службы. Начальство узнало, что у меня есть дальние родственники в Лондоне, и уцепилось за эту ниточку. Меня заставили устроить ссору с моим дядей, промышленником, главой нашей семейной фирмы и горячим приверженцем кайзера. Спектакль был публичным. Мы с дядей прилюдно рассорились в ресторане из-за моего недовольства политикой кайзера. Дядя заявил, что отныне знать меня не желает. Через несколько дней я приехал в Лондон. Благодаря моим здешним семейным связям и публичной критике кайзера меня радушно принимали повсюду.

– Вы были вне подозрения, что позволяло вам руководить шпионской сетью. Именно это и требовалось Берлину, – сказал Альби.

– Совершенно верно. Приехав в Лондон, я сразу же занялся построением сети. Мне требовалось снабжать Берлин сведениями. Важными сведениями. Постоянно. В противном случае, меня бы заподозрили. Отсюда и документы в конвертах, которые Глэдис передавала Дженни, а та – моему курьеру. Но Лондон получал от меня гораздо больше, чем Берлин. Кроме Асквита, обо мне никто не знал. Ни вы, мистер Олден, ни Бёрджесс, ни даже Черчилль. Они и не должны были знать, иначе это ставило меня под удар. Должен сказать, Асквит мне великолепно подыгрывал. Он даже приглашал меня в свое загородное поместье одновременно с другими шпионами. Я имею в виду германских агентов, находящихся в постоянном контакте с Берлином. Таким образом, в Берлине получали косвенное подтверждение, что я выполняю свою работу. Два дня назад я виделся с Асквитом, и он сказал, что союзники победили во многом благодаря моим усилиям. Хотя эти лавры мне нужно бы разделить с «испанкой». Полагаю, она унесла больше жизней немецких и австрийских солдат, нежели солдат союзных сил.

– Но из-за ваших лондонских делишек умирали люди! – сердито бросил ему Шейми.

Взгляд Макса стал жестким.

– Да, умирали. Когда я находился в Лондоне, в глазах других немецких шпионов я должен был выглядеть как германский шпион. Отсюда все эти жестокие и очень жестокие действия. Я сожалею о смерти Мод Селвин Джонс и смерти Глэдис Бигелоу. Я сожалею обо всех страданиях, причиненных Дженни Финнеган. Но такова была плата за роль, которую мне приходилось играть. Очень высокая плата.

– Дженни Финнеган была моей женой, – сказал Шейми. – Моей женой, – повторил он. – Наша жизнь вас не касалась… вы не имели права…

– Да, она была вашей женой. А кем были все германские моряки, которых вы, капитан Финнеган, отправили на дно Средиземного моря? Кем были они? Я вам отвечу. У каждого из них была мать. Кто-то из них был женат и имел детей. Согласен, Дженни страдала. Мод и Глэдис расстались с жизнью по моей вине. Но как насчет других жизней, которые я спас? Их было гораздо больше. Сколько людей остались в живых благодаря тому, что я и подобные мне способствовали скорейшему окончанию войны? Сотни тысяч? Миллионы? Что правильнее: пожертвовать многими жизнями ради спасения одной? Или одной жизнью ради спасения многих? На этот вопрос, капитан Финнеган, я никогда не найду ответа, и он всегда будет преследовать меня.

Вдали между деревьями вдруг замелькали лучи фонариков.

– Это наверняка местный констебль. Идет сюда вместе с мистером Уоллесом и Джеймсом. Пока они еще далеко, но я должен исчезнуть раньше их появления, – сказал Макс. – Когда они появятся, расскажите им, что Мэдден с подручным попытались проникнуть в дом с целью ограбления. Вы, капитан Финнеган, застрелили их, поскольку у вас дома имелся пистолет.

Макс вынул из-за пояса пистолет Мэддена и подал Шейми.

– Теперь у вас есть шанс, капитан Финнеган, – тихо произнес Макс. – Воспользуйтесь им, если считаете нужным.

Шейми покачал головой:

– Война окончена.

– Прощайте, капитан Финнеган.

Макс протянул ему руку, однако Шейми не подал своей.

– Прощайте, мистер фон Брандт. Спасибо, что спасли моего сына.

Шейми повернулся и зашагал к дому. Альби пошел вместе с ним.

Уилла осталась стоять. Потрясение лишило ее способности двигаться.

Макс повернулся к ней:

– Я очень виноват перед тобой. Прости, что пришлось тебя ударить. Там, в доме. Но у меня не было иного выбора. Требовалось, чтобы ты замолчала. Если бы ты и дальше говорила про брата и тетку, которые все знают, это могло бы еще сильнее вздернуть Билли. Он вполне мог застрелить и тебя, и капитана Финнегана.

– Не беспокойся, Макс, – горько вздохнула Уилла. – Я не держу на тебя зла. Ни за сегодня, ни за прошлое. Совсем не держу.

– И что ты намерена делать теперь? – глядя в землю, спросил Макс.

– Не знаю. Переоденусь в сухое. Высплюсь. Потом, наверное, вернусь в Париж, – устало ответила она.

– Зачем? Чтобы закончить работу? – подняв голову, спросил он.

– Какую работу?

– По самоуничтожению. Ты всегда пыталась это сделать. На Эвересте. В пустыне. А теперь в Париже, с помощью иглы. Не надо делать большие глаза. Я умею распознавать зависимых. Ты должна это прекратить.

– Какая странная забота о моей жизни. А по-моему, Макс, ты хотел моей смерти. Ты же намеревался расстрелять меня в Дамаске. Я видела берлинский приказ о моей казни. Он был среди бумаг, которые я у тебя похитила вместе с картами.

Макс покачал головой:

– Я выполняю большинство приказов, но не все подряд. Я бы никогда не позволил тебя расстрелять. Особенно тебя. Я бы стал тянуть время, убеждать Берлин, что у тебя есть еще немало ценных сведений. Но я бы никогда не обрек тебя на казнь. Я бы не смог этого сделать. Такое было бы равносильно самоубийству. – Он помолчал и с грустью добавил: – Убийству всего лучшего в себе. – (Теперь уже Уилла отвернулась.) – Расстанься с морфием. Раз и навсегда. Ты рядом с Шейми. Он рядом с тобой. Вы всегда хотели быть вместе. Так оставайся с ним.

– После всего случившегося? – невесело рассмеялась Уилла. – После того, что я сделала его жене?

– А что ты ей сделала? Что сделал ей Шейми, встречаясь с тобой в «Кобурге»? Что сделала сама Дженни, солгав ему насчет их сына? Что сделал я? Тебе в Дамаске… Дженни в Лондоне… десяткам других… Подумай о мальчике, – помолчав, продолжил Макс. – Если бы не ты, Джеймс не был бы сейчас с отцом. Да и Шейми вряд ли был бы жив. Без тебя события пошли бы совсем иным, куда более трагичным образом. Подумай об этом. Возможно, в дальнейшем тебе это поможет немного уравновесить чаши внутренних весов. – (Уилла смотрела на него глазами, полными слез.) – Не делай глупости, Уилла. Прими любовь, которую способен подарить тебе этот развороченный мир. Ее не так уж много. Держись за нее обеими руками. Ради себя. Ради Шейми. Ради Джеймса. – Макс крепко обнял ее и поцеловал в губы, потом разжал руки; ему было пора уезжать. – Прощай, Уилла.