– И привет вам , Петр Иванович. А вы-то мечтали, что он вам в благодарность за освобождение, за сокрытие его криминальных подвигов… на блюдечке с голубой каемочкой… И где он теперь?

– Ммм… Где? Хороший такой вопрос, – несолидно заерзал Петр Иванович, тщательно пряча взгляд. – Так вот, таможенники в аэропорту вчера обратили внимание на одного русского литовца, худощавого блондина необыкновенно маленького роста, который возвращался домой с легким багажом… Если только это был наш прыткий приятель, запасшийся заблаговременно поддельным паспортом, то полагаю, что в Литве он недолго задержится. Наверняка попытается пробраться в Германию, благо язык, как нам известно, знает в совершенстве. Можно бы, конечно, попробовать его нагнать и задержать… Но… нынешняя Литва… Нынешняя Германия… Сложно будет. Даже весьма сложно. Неподготовленная авантюра получится, а значит, очередной провал, если честно-то. Я бы предпочел надеяться, что он все же затаился где-то здесь, поэтому будем отслеживать. Возьмем в оборот семью.

* * *

У Олега с некоторых пор сложилось впечатление, что Инна специально готовится к его визитам, не слишком частым и недолгим. И что она изо всех сил старается вызвать к себе отвращение. Каждая встреча становилась новым кирпичиком в стене несправедливых обид и подстроенных недоразумений, которой Инна старательно и упорно отгораживалась от мужа.

О своих визитах Олег всегда извещал ее заранее, звонил из Москвы. И, как правило, по приезде минуту-две тосковал перед дверью ее хрущевской «распашонки» на углу проспекта Славы и Бухарестской, которую она ни за что не хотела менять на более приличное жилье. А тосковал по той причине, что из квартиры через замочную скважину, через зазоры между дверью и косяком и еще через какие-то невидимые щели доносились запахи перегара и табака. Он открывал дверь своим ключом и окунался в сонную и клейкую атмосферу уже остывшего и, в общем-то, жалкого разгула.

Инна обычно спала в халатике на голое тело на сбитом и грязноватом покрывале тахты или, может быть, еще не чувствуя себя подготовленной к очередной сцене, делала вид, что спит. На кухне – на столе, в раковине и даже на подоконнике – громоздилась немытая посуда с остатками по-студенчески простеньких яств, как попало валялись захватанные пустые бутылки, к кафелю ванной прилипли чужие волоски, а в комнату сына лучше и не заходить, там запустение, холод и пыль, и от этого жутко до сердцебиения.

Их тяжкий последний разговор был связан в том числе и с мальчиком. Олег тогда явился без предупреждения и застал Инну врасплох: вполне вменяемой, свежей и аккуратно причесанной. Она пила чай с покупной ватрушкой и что-то читала. Именно тогда он уверился в том, что к его посещениям она тщательно готовится, организуя эти нелепые пьянки – вечера встреч и воспоминаний – для тех своих студенческих, в прошлом вольнодумных, а ныне большей частью пустоголовых приятелей, которые до сих пор еще не эмигрировали, не стали знаменитостями или процветающими профессионалами, не сдвинулись на почве дианетики и «неформальных» религиозных верований, не погибли от наркоты и паленой водки, а влачили тоскливое существование бесталанных, по жизни трусоватых и обремененных тем или иным сравнительно безобидным пороком существ.

– Инка, я так и знал, что ты мне голову дуришь своими выходками, – сказал Олег, грея руки о предложенную ею чашку чая. – Ты меня решительно выставляешь?

– Разве решительно? Скорее наоборот, Олежка. Я все не могу решиться тебя выставить. Вот и довожу себя до безобразия от нерешительности. А со мной, невменяемой, какой может быть разговор? Одна ругань и укоры. И уговоры вести себя достойно и не опускаться. А я вот не веду себя достойно, поэтому у тебя появляется причина меня выставить, – проявила, наконец, откровенность Инна.

– Но я не собирался… – растерянно уставился на нее Олег. – Инка, зачем все это? Почему ты не хочешь переехать ко мне в Москву? Ну ладно, не хочешь так не хочешь. Не буду я опять заводить этот разговор. В конце концов, я могу перенести свою штаб-квартиру в Питер, хотя здесь у меня только филиал «Мериклы», а все остальное – и строительная компания, и проектировщики – там. Пусть я буду каждые три дня мотаться в столицу и встречаться там со всеми этими… победившими в августе клоунами, которые из меня деньги сосут на всякие так называемые программы. Пусть. Сил пока хватает. Да и небольшой самолет можно купить. Давно хотел. Но… Вот перееду я, так ты ведь меня выгонишь?

– Да нет, – отозвалась Инна. – Как это я могу выгнать хозяина из собственного дома? На его деньги купленного. Сама уйду.

– Инка! Это… Это подлость с твоей стороны! Так говорить… Стыдоба какая. Ну как так можно-то? Думаешь ты, что говоришь, или нет?!

– Ладно. Извини за мелодраму. Это мелко и стыдно, я согласна. Но, Олежка… Как только в твоей жизни появились первые телохранители, я поняла, что для меня там места больше нет. Ни для меня, ни для малыша. Ты теперь из другого лагеря, и ты оказался способен оторвать от меня ребенка и отправить его в этот дурдом, где его, маленького, учат всякой ерунде. Например, как правильно пользоваться ножом и вилкой – это, безусловно, самое важное, это, безусловно, просто необходимо знать маленькому ребенку! И не разрешают крошить на пол под страхом наказания. А как он может не крошить?! А утром заставляют пить грейпфрутовый сок – такую кислятину вместо какао, как он любит… Какие-то нудные коллективные игры, дурацкие танцы… Ты сам бы выдержал такое?

– Инна, время другое. И не дурдом это, а дорогущий частный образовательный пансион. К тому же ты так себя ведешь, что… Ребенку все твои гулянки наблюдать на пользу, что ли?

– Ему не на пользу находиться среди чужих и видеть мать только на каникулах. А гулянки мои… Ну да, гадость. И все равно мне лучше, чем тебе с твоими «клоунами» и грудастыми безмозглыми куклами в сауне. Так? Отпустил бы ты нас, Олежка. Мы же из прошлой жизни. Мы там остались, как рыбки в море. А ты нас из глубины тянешь на пляжный песочек, на солнышко. Чтобы осчастливить?

Окончательный разрыв, развод был, конечно же, неизбежен. Но Олег все медлил, хватался за соломинку, за истончившуюся до прозрачной, почти невидимой шелковинки прошлую любовь. Да и не любовь уже давно, а тоненькое волоконце ностальгии и благодарности, остывшей за годы и годы, проведенные врозь.

* * *

Известие о попытке ограбления склада фирмы застало Олега в адвокатской конторе, где для него подготавливали документы о расторжении брака. Некто Кучинский, отвечавший за охрану филиала «Мериклы», позвонил по сотовому, сообщил о неудавшемся ограблении, попытка которого была сделана уже дней десять назад, во время пребывания Олега на отдыхе в Испании. Кучинский попросил о встрече в связи с особыми обстоятельствами, касавшимися личности одного из преступников, сбежавшего из-под стражи.

– Да наплевать мне на его личность, – возмутился Олег. – Я так понял, что вынести ничего не удалось, а систему сигнализации уже сменили?

– Сменили, Олег Михайлович. Тут же и сменили, и поругались с поставщиками этой самой безотказной системы. Ее, как оказалось, обесточить – раз плюнуть. Очень даже просто на самом деле. Но догадаться об этом не каждый смог бы, а только исключительно хорошо разбирающийся человек. И остроумный, я бы сказал. Если бы не его напарник, который нашумел, из склада много чего вынесли бы ценного, я думаю, и никто бы ничего не услышал. Так вот я об этом, который сбежал… Я бы не настаивал на встрече, Олег Михайлович, но… Еще раз повторю: дело в том, кем оказался… э-э-э… взломщик. Никак не могу назвать его имя по телефону, но оно вам, я абсолютно уверен, знакомо. И было бы непростительно скрыть его от вас.