Вечером, когда мы собирались отправиться спать, Антоний сказал:

— Помнишь, как ты в свое время предпочла лагерную палатку дворцу Артавазда? Теперь выбирать не приходится, так что подумай, нужна ли тебе полевая жизнь, которая затянется неизвестно на сколько?

Мне случалось жить в палатках и раньше, во время изгнания из Египта, поэтому его слова заставили меня вспомнить про окрестности Ашкелона и тамошнюю песчаную бурю.

— Я буду там, где ты. В палатке так в палатке, сколько потребуется, — заверила я Антония.

Я понимала, что многие из его окружения мне не обрадуются. Но я не собиралась покидать лагерь. Пусть они хоть глотки себе сорвут, пусть кричат: «Возвращайся в Египет!» Пока Антоний желает, чтобы я была рядом, их недовольство меня не волнует. Я с места не сдвинусь.

— Кроме того, без меня подвластные цари лишатся отваги. Они не станут сражаться за интересы Рима, да и с чего бы? Они полагают, что и так уже отдали Риму более чем достаточно.

— О чем ты? — не понял Антоний.

О боги, оказывается, я уже размышляю вслух. До чего я устала!

— Так, мысли блуждают, — торопливо сказала я. — Не обращай внимания. Все сводится к тому, что я готова жить в палатке, пока ты готов терпеть меня рядом.

— Раньше я никогда не думал, что буду возить с собой женщину на войне.

Раньше ты никогда не был женат на царице.

— Надеюсь, ты хотя бы останешься в лагере, а не… — Антоний вздохнул.

Он тоже слишком устал, а сейчас не время спорить о моей роли и степени участия в войне.

— Сегодня я засну беспробудным сном, — примирительно сказала я.

Это полностью соответствовало моим желаниям. Я лишь надеялась, что переутомление после столь долгой скачки не выльется, как это бывает, в бессонницу.

Он улыбнулся, радуясь возможности хоть ненадолго отложить дела: непрерывная гонка закончилась, надо отдохнуть, а завтра оценить обстановку на свежую голову.

В палатке центуриона, в дополнение к обычной походной койке, поставили еще одну: обе раскладные, с деревянными рамами и кожаными ремнями, удерживавшими тонкие тюфяки, и очень узкие.

— Вижу, походная жизнь началась, — заметила я, присматриваясь к койкам. — Они, надо думать, жесткие. Спать на них как на камнях.

— А как же! Солдат должен быть закаленным.

Антоний откинул одеяло и растянулся на койке; рама жалобно заскрипела под его весом. Он поерзал, устраиваясь поудобнее, и прикрыл глаза ладонью, чего обычно не делал: видимо, привычка защищать глаза от света проявлялась только в полевой жизни.

— Интересно, как в подобных условиях солдаты заработали репутацию распутников? — спросила я.

На походной койке я чувствовала себя как на голой земле. С той лишь разницей, что здесь не так сыро.

— Они развлекаются, выйдя из палаток, — пробормотал в ответ Антоний. — Как ты думаешь, откуда пошли слова «лагерные шлюхи»?

— Сомневаюсь, чтобы возле такого лагеря шлялось много шлюх, — откликнулась я.

Актий казался далеко не лучшим местом для представительниц древнейшей профессии.

— Ага. Кроме тебя, нет ни одной, — через силу произнес Антоний и, как я поняла по дыханию, провалился в сон. Я же некоторое время лежала, прислушиваясь к свисту ветра, пытавшегося проникнуть сквозь швы кожаного верха палатки.

Итак, пришло время принять решающий бой. Наш рубеж пролегает здесь — вдали и от Рима, и от Египта.

Проснулась я до рассвета, дрожа от холода. Одеяло не согревало, хотя я натянула его с головой, да еще… еще и поверх одежды? Я похлопала себя ладонями по рукам и нащупала рукава платья. Да, надо было так вымотаться, чтобы забыть перед сном раздеться!

Я высунулась из-под одеяла и в тусклом свете различила коричневую полосу туники на плече Антония.

Актий. Ну конечно, мы на мысе Актий. В известном смысле я очень долго шла к этому утру, только вот представляла его себе несколько иным.

Подушка была холодной, но, возможно, стоило радоваться тому, что у меня вообще есть подушка. Я зарылась в нее головой и стала ждать, когда проснется Антоний, мысленно читая одну молитву за другой: за нашу армию, за нашу удачу, за наших союзников, за наших детей в Александрии. Чтобы мы оставили им в наследство славу, а не позор. Чтобы мы не принесли им горя. Чтобы в своем стремлении подарить им великое будущее мы не лишили их всего.

— Мой господин! Мой господин! — говорил Эрос. — Они прибыли. Они ждут тебя.

Вода для мытья оказалась такой холодной, что мое лицо застыло, как маска. Когда мы вышли из палатки и зашагали по грязной лагерной улице, холодный утренний воздух и не подумал его согреть. По пути за линию укреплений, куда мы направлялись приветствовать войска, к нам присоединился Граттий. Теперь его лагерь оказался маленьким пятнышком посреди раскинувшегося во всех направлениях людского моря. Одиннадцать легионов — около сорока тысяч человек — представляли собой внушительное зрелище. Правда, не сказал ли вчера сам Граттий, что там, за волнами пролива, собрались вдвое большие силы?

Так или иначе, эти солдаты добавились к здешнему гарнизону и огромной армии гребцов, которые уже провели здесь зиму. Как обеспечить нормальное существование такого количества людей в столь нездоровой местности? Ведь огромный лагерь одних отбросов будет производить ежедневно целую гору. Но отводом нечистот и тому подобными проблемами предстало заниматься военным механикам и саперам: в их ведение входят не только задачи вроде сооружения метательных машин и осадных башен.

— Император! — Канидий выступил вперед и отсалютовал командующему. Его длинное морщинистое лицо стало еще длиннее и морщинистее. — Мы поступаем в твое распоряжение и готовы устроить лагерь, где ты укажешь.

Перед нами, рядом с уже готовым лагерем, простиралось обширное пустое пространство, достаточно удаленное от кромки воды. Антоний объехал его, кивая, словно в подтверждение своим мыслям, а по возращении сказал:

— Думаю, нам нужно держаться вместе. Когда подтянутся остальные, мы разместим их и по ту сторону воды. Впрочем, последнее слово, конечно, за инженерами.

В полном соответствии с римским воинским уставом новоприбывшие весь день трудились, размечая площадку под устройство нового лагеря. К приходу темноты уже высились и шатры, и дощатое сооружение, призванное служить штаб-квартирой. Пока солдаты работали, мы для оценки ситуации созвали совет с участием Канидия, Агенобарба и Деллия. Я, разумеется, присутствовала на нем, хотя прекрасно видела, какое раздражение вызывает это у командиров, особенно у Агенобарба.

Мы расселись вдоль длинного стола, установленного на козлах в гарнизонном штабе. Граттий развернул на столе огромный свиток — карту прилегающей местности. Он указал нам местоположение вражеского лагеря и значимые элементы ландшафта: вот топи, вот источники чистой воды, вот идущий на подъем склон.