Фальрах забрался в суденышко и тут же взялся за весла.

Мощными гребками погнал лодку прочь от берега. Отлив помогал им.

Вдруг эльф поднял взгляд.

— С тобой все в порядке?

Неужели заметил ее гнев?

— Я думаю о Голове Альва.

— Тебе не следует ходить. Гора убьет тебя.

— Может, мне повезет больше, чем другим?

— Я пойду с тобой и посмотрю на это.

Он произнес это тоном, не оставлявшим сомнений в том, что он претворит свои слова в жизнь. Внезапно вся ярость Эмерелль улетучилась.

— Это неразумно. Ты можешь погибнуть.

Он негромко рассмеялся.

— Ты же знаешь, у меня привычка умирать рядом с тобой.

— Привычка — это когда что-то происходит больше одного раза. Я этого не допущу!

Он посмотрел на возлюбленную. Улыбка едва не разбила ей сердце. Он что-то скрывает! И не допустит, чтобы она заглянула за маску этой улыбки. Маска… То, что нужно! Она прошептала слово силы.

— Что ты сделала? — тревожно спросил Никодемус. — Они обнаружили нас?

— Нет, и уже не обнаружат. Если они посмотрят на лодку, то увидят только очертания кита, плывущего по течению.

Кадлин вытерла пот с лица Сваны. Девочка лежала голышом. Только что королева сделала ей новое обертывание голеней. Перед ужином ребенок еще чувствовал себя хорошо. Жар поднялся внезапно.

Женщина смотрела на старого целителя. У того было серьезное, даже мрачное лицо. Он ощупал пах Сваны, за что был награжден недовольным взглядом матери. Кадлин увидела, как дочь вздрогнула во сне, когда Олав надавил на припухлость.

— Ради всех богов! Не будь ты таким грубым! — зашипела королева на старика.

Не нужно было его звать. Не впервые у малышки жар. Наверняка завтра ей уже будет лучше!

Целитель поднял руки Сваны и ощупал подмышки. Теперь его дыхание участилось. Он встал и отпрянул к двери.

— Повелительница, ты должна немедленно покинуть этот дом! Мы должны сжечь его! Сними одежду. Ничего с собой не бери! — продолжая говорить, он принялся раздеваться.

— Ты с ума сошел, Олав? Совсем стыд потерял?

— Повелительница, я схожу с ума от тревоги. Не знаю, как тебе и сказать… — Он стянул штаны настолько поспешно и неловко, что едва не упал.

Кадлин поняла, что произошло что-то страшное. Посмотрела на Свану.

— Но ведь я не могу… Что с ней?

— Она должна остаться здесь. Я понимаю, ты не можешь…

Я поднесу факел к крыше.

Жещина посмотрела на целителя.

— Уходи!

— Госпожа…

— Уходи и не смей больше попадаться мне на глаза! Как ты смеешь предлагать мне живьем сжечь дочь?! Уходи! Ты проклят, Олав Эриксон. Да не откроются перед тобой никогда Златые Чертоги!

— Госпожа, у нее чума! Прошу, мы должны сжечь дом. Слава богам, что ты живешь здесь, а не во дворце. Может быть, нам удастся предотвратить самое страшное. Против чумы помогает только огонь. А тот, кого болезнь коснулась, пропал.

Не выживает и один из ста!

Кадлин посмотрела на девочку. От жара ее лицо пылало.

Щеки блестели розовым. Белокурые волосы прилипли к щекам. Тело еще было детским. Еще не начали наливаться груди.

Она так юна!

— Это всего лишь жар, — упиралась женщина. — Она никогда тяжело не болела. Ни у кого во всем королевстве нет чумы. Почему же она должна заболеть? Должно быть, ты ошибаешься, Олав!

— Она была в месте, где могла вдохнуть дурной воздух?

— Нет! — крикнула Кадлин.

— Госпожа, я понимаю твою боль. Но ты королева. Ты должна думать о народе. Обо всех тех, чья жизнь находится в твоих руках. Да, известий о других случаях заболевания чумой нет. Тем важнее сжечь этот дом. Мы сможем искоренить болезнь прежде, чем она вцепится в нас и умрут тысячи. — Теперь целитель стоял в дверях.

— Если ты хочешь сжечь мою дочь, тебе придется сжечь с ней и меня. А что касается моего королевства… — Она огляделась по сторонам и заметила роскошный шлем, принадлежавший когда-то королю Озабергу. Кадлин схватила его и швырнула в целителя, который едва успел пригнуться. — Возьми себе эту проклятую корону! Она не стоит того, чтобы приносить в жертву моего ребенка! Я не покину этот дом. Не вынесу болезнь за порог. Не беспокойся. Но если ты решишь поднести факел к крыше, то сожжешь и меня!

— Госпожа, ты ведь не можешь…

— Ты понятия не имеешь о том, что я могу. Я не оставлю свою дочь Луту! А ты… ты отберешь лучших всадников. Они должны выступить немедленно и догнать Мелвина. Он должен вернуться. Он и его жена сумеют вылечить Свану.

Олав опустил голову.

— Госпожа… Эльфы покинули нас два дня назад. Они путешествуют со скоростью ветра.

— Ты пошлешь за ними всадников!

Целитель кивнул. А потом резко поднял голову.

— Ты убиваешь сама себя! Сване никто не сможет помочь.

Тот, кто заболевает чумой, умирает за несколько дней, хоть ты и не хочешь этого понимать. Твои упрямство и высокомерие бросают вызов богам! Лут поднес нож к нити судьбы Сваны, а мы всего лишь смертные. Подчинись судьбе!

— Ты осмеливаешься угрожать мне? Прочь с моих глаз!

Пошли всадников! Если Свана не единственная, кто заболел, эльфы, быть может, сумеют помочь другим. Мелвин сможет…

Слезы душили Кадлин. Она уже не могла сдерживаться.

Пошла к двери и захлопнула ее изо всех сил. А затем положила засов на крюки и подошла к Сване.

Она слышала голос Олава. Но говорить было нечего.

Королева взяла старый табурет, стоявший у очага, и присела у ложа дочери. Закусила губу, потекла кровь. Нельзя плакать! Свана не должна видеть ее такой, когда жар отступит.

Кадлин обмакнула тряпку в миску с водой и промокнула лоб малышки. А затем негромко запела. Песню, которую пела над ее колыбелькой. Песню о дяде Ульрике и его любви к дочери простой прачки. Песню о том, как он совсем ребенком победил тролля и как вместе со своей великой любовью Хальгардой превозмог смерть, когда посреди зимы на погребальном костре, где лежали они, зацвели деревья.

Закончив песню, Кадлин пожалела, что бросила вызов богам, и принялась молиться так, как не молилась никогда в жизни. Она просила, чтобы для Сваны тоже расцвело дерево, несмотря на то что стояла осень и листья осыпались.

Маленькая лодка скользила по снежному полю, над которым возвышались высокие горы. От холода захватывало дух! Только что они были в море, и он открыл звезду альвов.