месте, понюхала ветер, покачала травинкой перед носом. По ей одной известным приметам решила: надо идти влево. Пошла туда, но на десятом шагу под правым башмачком хрустнула ветка. Девочка повернула направо и сделала еще десять шагов. Остановилась под высохшей сосной, кивнула сама себе и принялась ждать. Граф Виттор Шейланд возник прямо перед Мартой.

- Я первая! Он здесь!..

- Ура! – закричали сорванцы и со всех ног бросились туда. – Дядя Вит, вот вы где!.. Смотрите, мы грибы нашли!

Минуту спустя граф очутился в веселом круге детворы. Только мальчик в жилете хныкал:

- Вы ей поддаетесь… Так нечестно…

- Вот лопух, - хохотнул Мартин и крикнул брату: - Вит, кончай забавляться! Лед зовет на военный совет!

Граф наслаждался вниманием детей.

- Ну-ка, родные, кто это к нам пришел?

- Лорд Мартин и сир Джоакин!

- Что нужно сказать?

- Желаем здравия, лорд Мартин и сир Джоакин!

- Ну какой он вам лорд? Вы – моя семья, значит, он для вас – дядя Мартин. Спросите: зачем он пришел?

- Зачем вы пришли, дядя Мартин?

Младший Шейланд озадаченно крякнул:

- Это… я ж уже сказал. Лед просил найти тебя, есть новости о Клыкастом. Он идет на соединение с волками, а Лед думает опередить…

Граф только поморщил нос.

- Родные, хотите еще поиграть в прятки?

- Конечно, дядя Вит!

- Тогда скажите дяде Мартину, пускай ждет меня в городе.

- Урааа! Дядя Мартин, ждите в городе дядю Вита!

- Милорд, - вмешался путевец, - дело представляется серьезным. Впереди густые леса, которые позволят врагу…

- Скажите: до свидания, сир Джоакин.

- До свидания, сир Джоакин!..

Приятели переглянулись, отсалютовали графу и двинулись в обратный путь.

Виттор Шейланд начал собирать букет еще в Уэймаре – почти сразу, как нарек себя Избранным. Цветами служили дети. В каждом городке, пройденном войсками, граф отбирал и усыновлял одного ребенка. Удивительно быстро, почти без труда он заслуживал детскую любовь. Влиял и сказочный облик графа, и чудесная способность появляться ниоткуда, и мягкий ласковый голос. Мелюзга души не чаяла в дяде Вите, а он отвечал взаимностью. Нельзя было понять, что больше радует его: бессмертие или возня с детьми.

- Есть дела и поважнее пряток, - сказал Джоакин, отъехав далеко от графа.

- Брат живет в удовольствие, - возразил Мартин. – Он всегда хотел детей, но волчица не родила. Вот и уладил это.

- Война идет! Нужно сражаться, а не играть!

- Пхе, рассмешил. Враги убегают, мы их догнать не можем. Какие сражения?!

- Тут ваша правда, - с усмешкою молвил Джоакин.

Они выехали из рощи, и глазу открылась картина, вполне объясняющая бегство врагов. От рощи до города тянулась полоса земли, отвоеванная людьми у леса. Огневое земледелие, или как это в Нортвуде зовется. Сотни акров леса вдоль реки выжгли подчистую, чтобы удобрить почву золой и разбить огороды. На лоскутах плодородной земли выращивали репу, лук, бобы; держали свинарники, в окрестных лесах пасли хрюшек. Теперь от огородов осталась одна память. Всюду, сколько хватало глаз, стояли войска Избранного. Квадратные шатры шейландцев, круглые юрты шаванов, рыжие знамена Хориса и бело-красные стяги Флеминга. Табуны стреноженных коней, пирамиды рыцарских копий, скрип и скрежет оселков, дымки походных кухонь.

- Много нас, – сказал Джоакин.

- Даем жару, - отозвался Мартин и шумно втянул ноздрями воздух.

Близился обед. В котлах булькала каша, на вертелах крутились куски свинины, роняя в костры капли шипящего жира. Но среди запахов еды чуткий нос лорда Мартина выделил иной, еще более приятный аромат.

Лисий Дол темнел бревенчатыми стенами между рекой и лесом. Как и другие города Нортвуда, он открыл ворота без боя. Завтрашним утром Избранный торжественно войдет в Лисий Дол, чтобы озарить мещан своей благодатью. Едва уловимый запах горелой плоти источал не город, а баронский замок. Он стоял на мысу и издали напоминал башмак, оброненный в лужу. Ни один хвостик дыма пока еще не поднимался над ним, однако ворота стояли разинутыми, как беззубый рот старика.

- Думаете, шаваны уже там?

- Ага. Персты во всю работают.

- Как вы учуяли? Далеко же…

- Опыт!

Джоакин уважительно кивнул. Опыт имелся у обоих: они видели уже больше дюжины сгоревших крепостей. Но только Мартин умел по запаху определять момент, когда Персты начинают скоблить внутренности замка. Скоро над башнями встанут языки огня, и судьба крепости станет видна и Джоакину, и горожанам, что смотрят из-за своих стен. Страх и восторг – два орудия графа. Сперва он напоказ расправляется с лордом, превращает замок в пепел. А потом входит в город и раскрывает объятия простым людям, творит чудеса, ласкает детей. Всемогущество и доброта. Ярость и милосердие. Никто не устоит перед контрастом.

- Ваш брат – великий человек! – с чувством вымолвил Джоакин.

- А знаешь, я тоже детей хочу.

- Как граф?

- Ну, нет. Своих хочу, родных. И чтобы от хорошей девушки.

- Кто ж не хочет…

Джоакин вздохнул. Приятная, милая барышня – единственное, чего еще не дали ему щедрые боги. Все остальное уже получил сполна. С плеч ниспадал богатый рыцарский плащ, красовался герб: клинок, пронзающий сердце. На руке надежно сидел Перст Вильгельма, под седлом играл мышцами горячий жеребец. В кармане лежал именной хронометр – подарок графа; в другом – тугая пачка векселей. Джо не знал, куда девать деньги. От них не было толку: все, чего хотел, он получал бесплатно. Половину денег положу в банк, другую отправлю матери, - так он решил для себя. С жильем тоже определилось: граф даровал воину поместье на Торрее. А еще, в добавок, Джоакин возьмет себе дом в Первой Зиме. Когда падет столица Ориджинов, он пройдет по улице и выберет симпатичную избушку. Скажет графу – и тот сразу выпишет дарственную… Все в жизни шло на лад, лишь одного недоставало: милой, любящей девицы.

- У тебя в наличии трупоедка, - заявил Мартин.

- Нужна другая. Невинная, скромная, чистая душою.

При этих словах товарищи мечтательно закатили глаза. Их мысли о достойной девушке полностью совпадали, и даже имели общее воплощение. Стоило подумать об этом – как барышня сама показалась на пути!

Леди Лаура хранила самый строгий траур. Черная ткань покрывала ее тело от щиколоток до макушки. Лишь золотистые волосы выбивались из-под платка, да блестел платиной браслет на тонком запястье. То и другое будоражило мысли, заставляя мечтать о кладе, сокрытом под траурной чернотою.

-