приветствия, усадил по правую руку от себя.

«Позволь оказать тебе честь, — сказал Маргам. — Это знак почтения молодого чародея к своему учителю».

Пораженный Добул молчал.

«Вот доказательство», — продолжал Маргам.

Он распахнул свой долиман{263} и показал красно-желто-зеленый пояс, который украшал его грудь.

«Я всегда мечтал, — продолжал мнимый султан, — сблизиться с человеком, который волшебным путем внушил мне не только любопытство, но и благоговение, и вот этот час настал, чему я несказанно рад».

«Султан! — отвечал Добул. — Когда знание соединяется с властью, все должны преклониться, и, как видишь, я восхищен тем, что мне довелось поцеловать ноги нового Сулеймана».

«Оставим знаки уважения и покорности простым людям, — возразил Маргам, — они это любят. Я стремлюсь к новым знаниям, а не к пустым почестям. К тому же разве может сравниться власть земная, которая стоит таких трудов и подвергается бесчисленным угрозам, с твоим безграничным могуществом? Какое счастье иметь возможность заполучить несметные богатства, распоряжаться ими по своему усмотрению, помогать страждущим и при этом не быть никому должным!»

«О мудрый султан, — поклонился чародей, — я могу лишь вознести хвалу столь высоким стремлениям и добродетельным намерениям. Нам дано легко завладеть многими сокровищами, не ввергая целые народы в войну и нищету, для чего мы жертвуем лишь одним человеком».

«Именно этого, — перебил его Маргам, — я желал бы избежать. Мне хотелось бы обойтись без жертв и уберечь человека, но мне нужен твой совет».

«Уберечь? — переспросил Добул. — Если человек обречен, его нельзя спасти, даже заняв его место».

«В таком случае ничего не поделаешь, но пусть это будет какой-нибудь раб».

«Нет, султан, так ты ничего не получишь. Жертва должна быть большой, а значит, речь может идти только о человеке благородного происхождения».

«Но в этом случае, — засомневался Маргам, — мне грозит месть».

«Можно заранее всё проверить, — успокоил султана Добул. — В последний раз я именно так и поступил, и вот какой ответ на свой вопрос я получил: „Чародей подвергнется опасности, только если встретит свою жертву на земле“. После этого я упрятал несчастного глубоко под землей и не боюсь, что он выберется оттуда».

Сделав вид, что размышляет, Маргам помолчал, а затем продолжил:

«Значит, я должен побороть свои сомнения, и тогда мне от тебя будет нужно только одно. Пока ты здесь, мы можем проделать всё вместе. Я покажу тебе свод заклинаний, который прячу у себя на груди, а ты покажи мне свой».

Добул не мог отказать всесильному самодержцу. Маргам взял его книгу, не торопясь подошел к пылавшей жаровне и бросил страшное собрание на угли, игравшие огненными языками. Чародей хотел спасти свое сокровище, но в этот миг из-за занавеса вышел настоящий султан и схватил злодея за руку.

«Негодяй! — воскликнул Абакир. — Пришел твой конец. Я — Абакир, твоя последняя жертва, и в то же время — Бен-Ибрахим, повелитель этой страны. Маргам, сними свое царское платье и позови моих евнухов! А ты, гнусный колдун, смотри, как твоя лживая наука лишит тебя головы. Нет спасения тому, кого преследует само Небо! От божественного мщения, что вышло из недр земли, дабы покарать тебя, убежать невозможно!»

Ошеломленный чародей застыл, но вскоре его настигли столь страшные муки совести, что он почувствовал, как его тело, подобно волшебной книге, охватывает пламя.

«Я горю!» — Эти слова вырывались из его груди вместе с криками боли.

«Выведите его вон из дворца, — приказал государь. — Отрубите ему голову на глазах его рабов и всего народа!»

РАССКАЗ О БАХЕ́Т-ЗАДЕ́ И ДЕСЯТИ ВИЗИРЯХ

Продолжение

Так закончил Аладдин историю султана Ибрахима и его сына. Юноша умолк, а потом снова обратился к Бахе́т-заде́:

— Повелитель! Эта история наталкивает на справедливые выводы, и я мог бы применить их к моим собственным злоключениям, однако если Небо желает моей смерти, ничто ее не отвратит. Спасение мое, успех или позор моих врагов — всё предначертано судьбой, но, что бы ни случилось, со мною навеки останется моя чистая совесть, и рано или поздно невиновность моя будет доказана.

Бахе́т-зада́ заколебался сильнее прежнего и знаком приказал отвести своего казначея обратно в тюрьму.

Вот уже десять дней раз за разом откладывался приговор Аладдину, а на одиннадцатый день наступил праздник. Согласно долгу и обычаю, все придворные и знатные люди царства собрались у трона. Десять визирей привели с собою своих сторонников. Некоторым из последних положение позволяло выступить против казначея, и они принялись повторять все самые весомые доводы, пытаясь склонить государя к тому, чтобы он покарал злодея по всей строгости закона. И снова они говорили о том, что от рожденного среди разбойников нельзя ждать ничего, кроме преступлений, и каждый хитроумно обосновывал свое мнение, подкрепляя его всё новыми и новыми доказательствами и примерами.

Единодушие сановников и их напористость опять смутили царскую душу, и Бахе́т-зада́ счел необходимым поблагодарить всех за рвение и оправдать собственную нерешительность.

— Не думайте, — пояснил он, — что я намерен оставить злодеяние безнаказанным, но я хочу, чтобы виновный сам признал, что заслуживает смерти и что судят его по всей справедливости.

С этими словами царь повелел привести узника, по-прежнему закованного в железо.

— Дерзкий юноша, — обратился государь к Аладдину, — ты видишь здесь представителей всех сословий, коим невмоготу терпеть и дальше твое присутствие на земле. Мой народ ропщет, и только твоя смерть сможет успокоить его.

— Повелитель! — с почтением и достоинством поклонился царю Аладдин. — Я, как и прежде, гоню прочь от себя даже тень подозрения в том ужасном преступлении, в котором меня обвиняют и за которое преследуют. Если бы народ твой был представлен здесь по-настоящему, то голос присутствующих стал бы гласом Божьим, и он прозвучал бы в мою защиту, ибо я невиновен. Этот глас, к которому здесь все остаются глухи, звучит тем не менее в твоем царском сердце. Ты волен отнять у меня жизнь. Даже у птицелова, что держит в руках маленькую птичку и хочет ее задушить, меньше власти, чем у тебя надо мною. При всем твоем милосердии ты не стал бы размышлять так долго, если бы перст Божий не указывал тебе на несправедливость обвинений, которыми меня осыпают, если бы на пути моих недругов не стояла моя звезда. И я нахожу тысячу связей между своей участью и судьбой семьи Селиманшаха. Его сын Балаван, пытаясь погубить