И тем не менее она бы не возражала, если бы он время от времени делал ей авансы; тот факт, что он не увлекся ею, для Ханны был показателем его сексуальной апатии.

«Какой же я была дурой, воображая, что Эдди влюбился в Рут!» — думала теперь Ханна. Может, этот несчастный просто влюблен в старость. Сколько лет может продолжаться это его идиотское преклонение перед матерью Рут?

— Сколько теперь лет Марион? — словно ни с того ни с сего спросила Ханна.

— Семьдесят шесть, — ответил Эдди, которому даже не понадобилось вспоминать.

— Может, она умерла, — жестоко сказала Ханна.

— Конечно нет! — сказал Эдди со страстью, гораздо большей, чем он проявлял в разговорах на любые другие темы.

— Какой-то сраный нидерландский коп! — снова воскликнула Ханна. — Ну почему бы Рут просто не пожить с ним какое-то время? Зачем ей обязательно выходить за него замуж?

— Понятия не имею, — ответил Эдди. — Может, она хочет выйти замуж из-за Грэма.

Рут ждала целых две недели (уже после приезда Харри в вермонтский дом), прежде чем позволила Харри уснуть в ее кровати. Он побаивалась реакции Грэма, который увидит Харри в ее постели утром. Она хотела, чтобы мальчик сначала попривык к Харри. Но, увидев в конце концов Харри в ее постели, Грэм с деловым видом забрался к ним на кровать и улегся между ними.

— Привет, мамочка и Харри! — сказал Грэм. (Рут почувствовала, как больно кольнуло ее в сердце — она еще помнила времена, когда мальчик говорил: «Привет, мамочка и папочка!»)

Потом Грэм потрогал Харри и доложил Рут:

— Мамочка, а Харри совсем не холодный!

Конечно, Ханна заранее ревновала Харри к Грэму; Ханна тоже по-своему умела играть с Грэмом. Помимо того, что нидерландец сам по себе вызывал у Ханны недоверие, ее врожденный дух соперничества восстал против одной только мысли о том, что какой-то коп завоевал любовь и доверие ее крестника, не говоря уже о том, что этот же самый коп завоевал к тому же любовь и доверие Рут.

— Господи боже мой, да кончится когда-нибудь эта сраная дорога? — спросила Ханна.

Поскольку Эдди отправился в путь из Гемптонов, то он мог бы сказать, что для него эта сраная дорога на два с половиной часа длиннее, но он лишь сказал:

— Я тут подумываю кое о чем.

Так оно и было на самом деле.

Эдди подумывал, не купить ли ему дом Рут в Сагапонаке. Все те годы, что в доме жил Тед Коул, Эдди старательно избегал Парсонадж-лейн; он ни разу не проехал мимо этого дома, который был для него символом самого захватывающего лета в его жизни. Но после смерти Теда он изменил своим привычкам и стал заезжать на Парсонадж-лейн. И поскольку дом Коулов был выставлен на продажу, а Рут записала Грэма в подготовительную школу в Вермонте, Эдди использовал любую возможность, чтобы заезжать на эту улочку, где он сбрасывал скорость чуть не до нуля. Он даже несколько раз проезжал мимо дома Рут на велосипеде.

То, что дом не был еще продан, давало ему лишь самую малую надежду. Эта недвижимость была запредельно дорогой. Дом на океанской стороне шоссе Монтаук был не для Эдди, который мог себе позволить жить в Гемптонах, только оставаясь по другую сторону шоссе. Хуже того, двухэтажный, под серой черепичной крышей дом Эдди на Мейпл-лейн располагался всего в двух сотнях ярдов от того, что оставалось от Бриджгемптоновского железнодорожного вокзала. (Если поезда еще ходили, то от вокзала остался один фундамент.)

Из дома Эдди открывался вид на крылечки соседних домов и бурые газоны, на конкурирующие мангалы для барбекю и детские велосипеды — вид был далеко не океанический. Шум накатывающих волн прибоя не достигал Мейпл-лейн. Слышал он хлопки москитных дверей, потасовки детей и рассерженные крики взрослых на своих чад, еще он слышал собак, лающих собак. (По мнению Эдди, в Бриджгемптоне было слишком много собак.) Но больше всего слышал Эдди поезда.

Поезда проходили так близко к его дому на северной стороне Мейпл-лейн, что Эдди больше не пользовался своим маленьким двориком — барбекю теперь он делал на переднем крыльце, где жирная копоть обожгла черепицу и зачернила лампу на крыльце. Поезда проходили так близко, что кровать Эдди сотрясалась, когда он крепко спал, а это случалось с ним редко; ему пришлось приделать дверцу к маленькому бару, где он держал бокалы, потому что иначе от вибрации, вызываемой поездами, винные бокалы сползали с полок. (Хотя Эдди не пил ничего, кроме диетической колы, колу он предпочитал пить из винных бокалов.) И поезда проходили так близко к Мейпл-лейн, что соседские собаки постоянно попадали под них, но соседи вместо погибших приобретали новых, которые были как будто еще агрессивнее и лаяли еще громче; они облаивали проходящие поезда с гораздо большим усердием, чем погибшие.

В сравнении с домом Рут во владении Эдди была собачья будка у железнодорожных путей. Он ужасно переживал не только потому, что уезжала Рут: памятник сексуальному апогею его жизни был выставлен на продажу, а он не мог его купить. Он ни за что бы не стал пользоваться дружбой с Рут или ее симпатией к нему — ему и в голову не приходило попросить ее в качестве личной услуги снизить цену.

А что приходило в голову Эдди, что занимало его мысли, так это идея попросить Ханну купить этот дом с ним на пару. Такая вот лихая, с отчаянием пополам, фантазия печальным образом согласовывалась с характером Эдди. Ханна ему не нравилась, как и он не нравился ей, но Эдди так хотелось заполучить этот дом, что он был готов предложить Ханне разделить его с ним.

Бедный Эдди. Он знал, что Ханна — неряха. Эдди ненавидел грязь до такой степени, что платил приходящей к нему женщине за то, чтобы она не только убирала в его доме раз в неделю, но еще и заменяла (не стирала) прихватки для кастрюль, если на них появлялись пятна. Еще приходящей женщине вменялось в обязанность стирать и гладить кухонные полотенца. И еще Эдди начинал ненавидеть каждого из любовников Ханны задолго до того предсказуемого момента, когда его начинала ненавидеть сама Ханна.

Он уже видел одежду Ханны, разбросанную по всему дому (не говоря уже о ее белье). Ханна будет плавать голой в бассейне и принимать душ, распахнув двери кабинки. Ханна будет выбрасывать или доедать то, что оставил Эдди в холодильнике, а остатки ее еды будут зеленеть и покрываться плесенью, прежде чем Эдди решится их выкинуть. Телефонные счета Ханны будут наводить на него ужас, но ему придется оплачивать их, потому что она будет в командировке в Дубае (или еще каком-нибудь таком же месте), когда придет время оплачивать счета. (Кроме того, чеки Ханны будут возвращаться из-за отсутствия средств на ее счету.)

Если Ханна начнет спорить с Эдди — кому из них пользоваться главной спальней, то победит на том основании, что ей с ее любовниками нужна двуспальная кровать и большой стенной шкаф, чтобы вешать одежду. Но Эдди заранее согласился с тем, что займет большую из гостевых спален в конце коридора на втором этаже. (В конечном счете, там он спал с Марион.)

И, принимая во внимание солидный возраст большинства своих приятельниц, Эдди заранее решил, что ему придется переделать бывшую мастерскую Теда (а впоследствии кабинет Алана) в нижнюю спальню, поскольку наиболее хрупким и слабым из старушек Эдди, возможно, будет не под силу подняться на второй этаж.