«Потерю неприятеля в деле под Махрамом трудно определить в точных цифрах. В укрепленной позиции и в крепости Махраме найдено и погребено с лишком 100 трупов; на поле за Махрамом, где неприятель попал под шашки казаков, погребено, под наблюдением отрядных джигитов, до 1,000 тел; конвойною сотнею генерала фон-Кауфмана порублено до 100 человек, при преследовании вниз по реке. Сколько неприятель потерял всадников, действовавших против нашего отряда со стороны гор, равно как и число их раненых, неизвестно. Множество коканцев потоплено в Сырдарье. Словом, погром вышел жестокий в возмездие за дерзкое нарушение нашей границы, за вторжение в наши пределы и беспокойство наших подданных»[254].

В советские годы было принято считать, что, дескать, кокандцев разбили потому, что никто не хотел воевать за феодальную верхушку. На самом деле просто русская армия воевать умела, а кокандские повстанцы — нет. Причем громили их не только русские. В деле под Махрамом отличились три бывших шахризябских бека — Джура-бек, Баба-бий и Сеид-бек. В 1870 году, когда русская армия вошла в шахризябские бекства, все трое бежали в Коканд, но потом вернулись, поселились в Ташкенте и в итоге, осмотревшись, попросились на русскую службу. И в поход на Коканд они отправились с разрешения Кауфмана. Махрамский разгром оказал позитивное воздействие на разгоряченные умы сторонников священного джихада против неверных. И напрасно автобачи призывал не снижать накала борьбы. Многие поняли, что такая священная война им не нравится, что закончится она может для них совсем грустно, и моджахеды стали разбегаться по кишлакам. К Кауфману принялись приезжать послы от лидеров восстания, привозить подарки. Он писал Милютину:

«Махрамский погром действительно решил участь Кокандского ханства. Прибыв в г. Маргелан, со всеми свободными силами, я принял депутацию от города, наложил на все Маргеланское бекство пеню в 125 т[ысяч] тиллей, что составляет, считая по наименьшему курсу по 4 р — 500 т[ысяч] р[ублей]. Пеня эта наложена за то, что, несмотря на мои объявления, главный предводитель и двигатель газа[ва]та Абдуррахман Автобачи, стоял 10 дней у Маргелана и не был схвачен и приведен ко мне.

Правый берег р. Сырдарьи и далее вверх по правому же берегу р. Нарына мы должны занять и нашими войсками и нашим управлением; одно без другого не может быть; без нашего управления народом, нельзя войскам зимовать, учиться, словом, жить тою нормальною жизнью, которая делает их людьми и хорошими слугами государя. Кстати сказать, войска наши такая прелесть, что нельзя себе представить ничего лучшего. Ведут они себя совершенно так, как государь император изволил выразиться: “Верно, храбро и честно”»[255].

Как раз тогда кокандцы отпустили и захваченных русских людей, в том числе и дочь доктора Петрова. Кокандский хан Насреддин тоже прислал послов с извинениями, но русские войска упорно продвигались к Коканду. У Кауфмана уже была директива от властей империи Кокандское ханство добить. Военный министр Милютин описывал, как принималось это решение. Он вместе с императором ехал из Петербурга в Москву, когда была получена телеграмма от Кауфмана о том, как идет отражение кокандского вторжения, и о том, что необходимо теперь решать вопрос с оккупацией Коканда. Император согласился за пять минут:

«Дело довольно серьезное, — новое усложнение в нашей азиатской политике, новые против нас крики в Англии! Государь принял это известие совершенно равнодушно как последствие, которого он ожидал, и не колеблясь разрешил готовить войска для отправления в Туркестанский край. Таким образом, в пять минут, без всяких рассуждений решился вопрос о присоединении к империи новой области — ханства Кокандского»[256].

Коканд не оказал сопротивления. Хан Насреддин подписал мирный договор. Северная часть ханства по правому берегу реки Нарын с центром в Намангане отошла к России. Кокандский хан стал вассалом империи. Начальником Наманганского отдела губернаторства стал Скобелев, получивший звание генерал-майора. Но проблема была в том, что главные вдохновители священной войны оставались не пойманы, и за Абдуррахманом-автобачи началась настоящая охота. Тем более что русским стало известно, что Абдуррахман-автобачи (это, кстати, не совсем правильное написание, правильно «офтобачи» — одна из придворных должностей, но уж будем писать, как принято в отечественной традиции еще с 19 века) перед тем, как поднять восстание, побывал в Мекке, а потом в Константинополе. И вот оттуда он привез идеи священной войны. А из Мекки он привез символ джихада, о чем писали русские газеты.

«Уже поездка Абдурахмана в Мекку была задумана с этою целью; там, на гробе пророка, автобачи испросил благословения на свой подвиг и был даже снабжен лоскутом от знамени Магомета, — с тем чтобы, вдохновив народ этою реликвиею, Абдурахман поднял его не только против хана, дружившего с нами, русскими, но вообще против неверных, т. е. нас же»[257].

То есть он ехал в Мекку — а это в те годы территория Османской империи, никакой Саудовской Аравии в помине не было — уже с некой идеей. А там его идею поддержали и как-то направили в очень выгодное англичанам и туркам русло. Но повторюсь, никаких прямых доказательств того, что за восстанием стояли агенты Лондона, нет. Или пока нет.

Как только русские войска после подписания договора с ханом Насреддином ушли за Сырдарью, мятеж вспыхнул вновь. Еще более масштабный, еще более жестокий. Хан бежал под защиту русских от вчерашних союзников. Конец 1875 года для Скобелева стал большим испытанием. Он без конца воевал в разных районах Кокандского ханства. Воевал он жестоко, безжалостно уничтожая противника, без содрогания выжигая кишлаки, которые поддерживали боевиков. Я не оговорился, по сути это были боевики, а автобачи — типичный полевой командир, этакий игиловец XIX века. Не хочу и не вправе оправдывать жестокость Скобелева. Но стоит повторить, что действия русских войск были ответом на вторжение в Туркестанский край. Не реагировать — значило показать, что ты согласился с унижением на уровне государства. Реагировать вполсилы — значит также показать свою слабость. Русские либералы того времени действия Скобелева сильно не одобряли, в том числе и чиновники разных ведомств, работавшие в Туркестане. То есть кокандские казни русских пленных их не сильно возмущали. Они их не замечали. Но вот рейды Скобелева — это же другое дело. Ничего вам это не напоминает?

Михаил Скобелев зачищал город за городом — Андижан, Наманган, Ош, разгромил в ночном рейде большой лагерь спящих повстанцев. Повстанцы в ответ всякий раз, когда им попадал в руки русский пленный, зверски казнили его. Так принял мученическую смерть унтер-офицер 2-го Туркестанского стрелкового батальона Фома Данилов, захваченный в плен кипчаками. Ему предлагали перейти служить в армию автобачи, потом пообещали сохранить жизнь, если он примет ислам. Он отказался, ответив, что «изменить он кресту не может и, как царский подданный, хотя и в плену, должен исполнить к царю и к христианству свою обязанность», и 21 ноября 1875 года он был зверски казнен в Маргелане.