— Ещё просто не нашлись, — закончил за него Голл, оскалив зубы, и смачно отхлебнул из кувшина.

— Жалеешь о своём решении присоединиться к нам? — спросил Гэмет.

— Вовсе нет, Кулак. Мои шаманы читали по пескам. Многое узнали о вашем будущем. Четырнадцатую армию ждёт долгая жизнь — но беспокойная. Вы обречены искать, судьбой призваны охотиться… сами не зная за чем, да и не узнаете никогда, наверное. Как сами пески, что текут себе всю вечность напролёт.

Гэмет нахмурился:

— Не хочу тебя обидеть, вождь, но я мало верю в гадания. Ни один смертный — ни один бог — не может сказать, что мы обречены или судьбой призваны. Будущее неведомо, его нам не вскрыть, не разобрать по косточкам.

Хундрил хмыкнул:

— Разбирать по косточкам закономерности — вот истинное призвание шаманов. Но ведь не только шаманов, а? Колода Драконов — её же используют для гаданий?

Гэмет пожал плечами:

— Есть люди, которые придают Колоде большое значение. Я к их числу не принадлежу.

— Не видишь раскладов и закономерностей в истории, Кулак? Не узнаёшь циклов, через которые все мы проходим? Взгляни на пустыню, на пустошь, по которой вы идёте. Ваша империя не первая объявила её своей. А что же племена? Прежде хундрилов, прежде кхиран-дхобри и трегинов здесь жили саниды и оруты, а до них — иные, чьи имена утрачены. Взгляни на разрушенные города, старые дороги. Прошлое — это узор, расклад, и этот расклад лежит у нас под ногами, а звёзды в небе плетут собственный узор, ибо звёзды, которые мы видим каждую ночь, — лишь видения из прошлого. — Вождь поднял кувшин и некоторое время разглядывал его. — Поэтому прошлое лежит под и над настоящим, Кулак. Эту истину постигли мои шаманы: прошлое — кость, к которой, точно мышцы, крепится будущее.

Адъюнкт неспешно повернулась, чтобы посмотреть на вождя:

— Завтра мы достигнем Ватарского брода, Голл. Что мы там найдём?

Глаза хундрила блеснули.

— Это уже тебе решать, Тавор Паран. Это место смерти, и оно тебе скажет слова — слова, которых остальным не услышать.

— Вы побывали там? — спросила она.

Вождь лишь кивнул, но ничего не добавил.

Гэмет отхлебнул вина. Было что-то странное в этой ночи, в этом мгновении в шатре адъюнкта. Настолько странное, что морозом продирало по коже. Он себя чувствовал не в своей тарелке, точно простак, что забрёл в круг учёных мужей. Буйство в лагере уже стихало, и на рассвете, он знал, воцарится тишина. Пьяное забытьё всякий раз становилось маленькой, временной смертью. Худ входил туда, где прежде царила личность, а когда уходил, оставлял смертную плоть в болезни и тошноте.

Гэмет поставил чашу на стол для карт.

— С вашего позволения, — пробормотал он, — здесь несколько… душновато.

Оба промолчали, когда Кулак пошёл обратно к пологу.

Снаружи, оставив позади неподвижных стражей-виканцев, Гэмет остановился и поднял глаза. Значит, это древний свет? Если так, выходит узор, который я сейчас вижу, умер давным-давно. Нет, не стоит об этом думать. Эта истина — из тех, что ценности не имеют, потому что порождают лишь путаницу.

И для того холодного огня ему не нужен был хворост. Гэмет оказался слишком стар для этой войны. Видит Худ, мне и в первый-то раз не особо понравилось. Отмщение — награда молодости, как ни крути. Для времени, когда эмоции пылают жарче всего, когда жизнь так остра, что можно порезаться, так яростна, что можно обжечь душу.

Он вздрогнул, когда мимо прошёл большой пёс. Голова низко опущена, мускулы перекатываются под чубарой, буквально испещрённой шрамами кожей. Зверь бесшумно трусил по переходу между рядами шатров. В следующий миг он растворился во мраке.

— Я решил идти за ним, — сообщил голос за спиной.

Гэмер повернулся:

— Капитан Кенеб. Удивлён, что ты ещё не спишь.

Солдат пожал плечами:

— Свинина пришлась не совсем по нраву моему желудку, сэр.

— Скорей уж это хундрилское перебродившее молоко — как там оно называется?

— Уртатан. Но нет, с этим-то варевом я знаком, так что решил к нему не притрагиваться. Подозреваю, к утру три четверти армии постигнут ту же мудрость.

— А оставшаяся четверть?

— Помрёт.

Капитан улыбнулся, заметив выражение лица Гэмета:

— Виноват, сэр, это я не всерьёз.

Кулак жестом приказал капитану следовать за собой. Они вместе зашагали по лагерю.

— Почему ты решил идти за псом, Кенеб?

— Потому что знаю его историю, сэр. Он выжил в «Собачьей цепи». От хиссара до самого Паденья у врат Арэна. Я видел, как он пал у самых ног Колтейна. Его проткнули копьями. Не должен был зверь такое пережить.

— Так как же выжил?

— Геслер.

Гэмет нахмурился:

— Сержант-морпех из нашего легиона?

— Так точно, сэр. Он его нашёл — и другую собаку тоже. Что было дальше, понятия не имею. Но оба зверя оправились от, казалось бы, смертельных ран.

— Может, целитель…

Кенеб кивнул:

— Возможно, но этим не занимался ни один чародей из гарнизона Блистига — я специально выяснял. Нет, здесь загадка, которую ещё только предстоит разгадать. И не одни собаки, но и сам Геслер со своим капралом, Ураганом, и ещё третьим солдатом — вы заметили, какой странный цвет у их кожи? Они ведь фаларцы, но фаларцы обычно бледнокожие, а пустынный загар иначе выглядит. Ещё любопытно, что именно Геслер привёл «Силанду».

— Думаешь, они заключили договор с каким-то богом, капитан? Такие культы запрещены в имперской армии.

— Не могу знать, сэр. И доказательств у меня маловато, чтобы предъявить им такое обвинение. До сих пор я держал взвод Геслера и ещё парочку в арьергарде.

Кулак хмыкнул:

— Тревожные вести, капитан. Ты не доверяешь собственным солдатам. И мне об этом сказал только сейчас. Не думал прямо поговорить с этим сержантом?

Они вышли на край лагеря. Впереди протянулась изломанная гряда холмов; справа темнела громада Ватарского леса.

В ответ на вопрос Гэмета Кенеб вздохнул и кивнул:

— Они мне тоже не доверяют, Кулак. В моей роте ходит слух… будто я бросил своих солдат во время восстания.

А ты бросил, Кенеб? Но Гэмет промолчал.

Однако капитан, видимо, услышал даже незаданный вопрос.

— Нет, не бросил, хотя не буду отрицать, что некоторые решения, которые я тогда принял, могли бы поставить под сомнение мою верность Империи.

— Вот здесь лучше объяснись, — тихо проговорил Гэмет.

— Со мной была семья. Я пытался спасти жену и детей, всё остальное было не важно. Сэр, целые роты перешли на сторону мятежников. Неизвестно было, кому можно доверять. И как выяснилось, мой командир…