Помню долгие часы в своей холодной комнате, где я рисовала карандашами и красками, причем всегда только цветы и животных; помню, как стояла подолгу возле окна, глядя на кладбище, платаны и красный закат над угольными шахтами, и мечтала, мечтала… О чем? Сама не знаю.

И наконец в один прекрасный день снова появилась она. Тетя Джейлис решила нанести нам прощальный, как она выразилась, визит, перед тем как отправиться навестить свою мать (мою бабушку) в Новой Зеландии. В то время люди еще не путешествовали на самолетах, поэтому подобное путешествие могло занять год, а то и больше. Кроме того, по пути в Новую Зеландию тетя хотела увидеть новые города и страны. Я вслушивалась в незнакомые названия: Каир, Дели, Филиппины, Перу… Она вернется, когда побывает во всех этих местах, а пока… пока она просит меня присмотреть за ее собакой. Собака оказалась черно-белым колли, худым, веселым и добродушным. Он, очевидно, потерял хозяев, а тетя нашла его и взяла себе, потому что никогда бы не бросила бедное животное, ввергнув его судьбу злому случаю или человеческой жестокости.

– Вот его документы. Эта собака будет принадлежать Джили. Ей нужен кто-то…

Я похолодела. Сейчас она скажет: «…кого она сможет полюбить», но тетя закончила просто:

– С кем она могла бы играть.

– А как его зовут?

Я опустилась на холодные плиты пола рядом с собакой и не могла даже поверить своему счастью. Моя мать не проронила ни слова.

– Назови его сама, он твой.

– Тогда я назову его Ровер, – сказала я, обнимая пса за пушистую шею.

Он преданно лизнул меня в щеку.

– Un peu banal[64], – улыбнулась тетя. – Ну ничего. Он не гордый. До свидания.

Она не поцеловала меня на прощание. Я вообще никогда не видела, чтобы она кого-нибудь целовала. Тетя вышла из дома, села в подошедший тут же автобус и уехала.

– Странно, – сказал отец. – Это, наверное, дополнительный рейс. По расписанию автобус уехал десять минут назад, я сам его видел!

Мать улыбнулась. Затем ее взгляд упал на собаку, и улыбка исчезла.

– Встань сейчас же с пола, Джил. Если ты хочешь, чтобы собака осталась у нас, нужно привязать ее во дворе. Не понимаю, зачем Джейлис оставила нам эту собаку, ведь здесь ее некому будет выгуливать.

– Я буду его выгуливать! Я…

– Тебя здесь не будет.

Я остолбенела. Расспрашивать мою мать было бесполезно. Она говорила только то, что считала нужным.

Сейчас она так крепко сжала губы, что они превратились в узенькую полоску, совсем как у бабушки на портрете.

– Ты должна учиться. Тетя Джейлис права, тебе нужна компания. По крайней мере, ты не будешь мечтать у окна целыми днями.

– Не пугайся, малышка, – ласково сказал отец. – Тебе ведь действительно нужны друзья. Это наш единственный шанс дать тебе образование – тетя Джейлис взяла на себя бо`льшую часть расходов по обучению. Ведь мы сами не смогли бы заплатить такую сумму. Твоя крестная очень добра к нам.

– Она предпочитает, чтобы ее называли спонсором, – резко вставила моя мать.

– Да, я знаю. Бедная Джейлис, – грустно ответил отец. – Но тем не менее этот шанс упускать нельзя. Понимаешь, Джили?

Колли стоял около меня, и моя рука непроизвольно поглаживала густую длинную шерсть. Вдруг и этот холодный мрачный дом, и серые унылые поля вокруг – все это показалось мне близким и желанным. Я посмотрела на мать.

– Мамочка, неужели мне действительно нужно ехать учиться?

Не отвечая, она повернулась и вышла из кухни, наверняка уже думая о школьных принадлежностях и дорожных сборах. А кроме этого, я уверена, о том, что теперь восемь месяцев в году она будет свободна от дочери.

– Папа, мне действительно нужно ехать?

– Твоя мама думает, что так будет лучше, – не сразу ответил отец. Потом опустил руку в карман, достал монету в полкроны и дал ее мне. – Джили, сходи-ка в магазин Вудса и купи Роверу миску для еды. Я вчера проходил мимо и видел их на витрине. Знаешь, такие, с надписью «ПЕС». И оставь себе сдачу.

Колли лизнул меня в щеку. Наверное, ему понравился вкус слез, потому что он лизнул меня еще и еще.

В итоге меня решили послать учиться в англиканский монастырь. Тетя Джейлис, пересекавшая в это время Атлантику, наверняка горячо воспротивилась бы такому выбору. Моя мать тоже была недовольна. Однажды вечером, стоя у открытого окна своей спальни, я невольно подслушала разговор родителей, происходивший в кабинете отца, этажом ниже.

– Поручить воспитание моей дочери монахиням? Какая нелепость! – говорила моя мать.

– Она и моя дочь тоже.

– Это ты так думаешь! – возразила моя мать так тихо, что я едва уловила ее слова, и тут же услышала, что отец смеется.

Я уже говорила, что это был просто святой человек, ему никогда не пришло бы в голову истолковать слова моей матери буквально. Кроме того, он действительно обожал ее.

– Конечно, дорогая. Джили вся в тебя – смышленая и, может быть, даже станет в один прекрасный день такой же красивой, как ее мать, но ведь я тоже имею на нее какие-то права, не так ли? Помнишь, что любит повторять наш старый пономарь?

Мать понимала, что зашла слишком далеко, и не стала продолжать спор. Голос ее потеплел:

– «Ты не сможешь отвернуться от чада твоего, отче…» И это действительно так, Гарри. Я так рада, что у малышки твои чудные темные волосы и твои серые глаза. Я всегда говорила, что природа совершенно напрасно израсходовала столько красоты на мужчину. Ладно… В общем, монастырь не так уж плох. Но ведь у нас где-то был еще проспект другой школы, где же он?.. Школа, по-моему, получше монастыря и не намного дороже.

– Но гораздо дальше. Девоншир! Подумай только о железнодорожных билетах. Не беспокойся, дорогая. Я знаю, в школах при монастырях не бывает стипендий, но…

– Пойми, я боюсь, что они воспитают ее в религиозном духе.

Голос моего отца зазвучал удивленно:

– Но, дорогая, здесь я едва ли буду возражать.

Мать рассмеялась.

– Извини, я не так выразилась. Я имею в виду, что религиозным воспитанием там занимаются в ущерб остальным наукам, особенно естественным. А Джили нужно заниматься именно наукой, как мне кажется. Она хорошо соображает, и у нее отличная память, это у нее от меня…

Голоса стали тише – наверное, родители отошли от окна вглубь комнаты. Я высунулась как можно дальше и услышала обрывки фраз отца, что-то о «местной школе всего в двух остановках». В ответ на это прозвучала патетическая отповедь матери, и хотя я не могла разобрать всего, что она говорила, воображение легко восполнило пробелы: ее дочь – и в местную школу?! Плохо уже то, что ей пришлось ходить туда в начальную школу, но чтобы еще и в среднюю? Оставаться там до семнадцати-восемнадцати лет и выйти оттуда, обзаведясь дурными знакомствами и акцентом, как у шахтерских детей?! Ни-ко-гда.